Саймон знал, что никогда не сможет убедить ее вернуться с ним в Лондон. Камелия принадлежит Африке, с ее омытыми солнцем горами, дикими животными, таинственными костями и раковинами. Банальная жизнь с рассеянным изобретателем и бывшим вором в переполненном городском доме на какой-нибудь дождливой, покрытой сажей лондонской улице никогда с этим не сравнится.
В отличие от Эллиота Саймон достаточно заботился о Камелии, чтобы не пытаться убедить ее жить жизнью, в которой она никогда не будет счастлива.
– Я не оставлю вас, Камелия, – пробормотал он, снова садясь на стул.
Она слабо сжала его руку, вздохнула и, отвернувшись, скользнула в сон.
А Саймон сидел и смотрел на нее, его рука лежала в ее пальцах, охраняя от темного ветра. Его сердце разрывалось пополам.
– Берете желудок, промываете его от крови, потом десять часов вымачиваете в холодной соленой воде. Тогда требуха будет вкусной и соленой.
– Что такое требуха? – недоуменно посмотрел на Оливера Зареб.
– Овечьи потроха, – пояснил Оливер, бросив желудок в ведро с водой. – Сердце, печень, легкие, трахея.
– Трахея? – с сомнением взглянул на него Зареб.
– Ее добавляют больше для густоты, чем для вкуса. – Оливер энергично полоскал в ведре желудок, словно стирал носки. – Мне нравится грубый хаггис[3] с доброй щепотью перца и специй.
– Вы просто кладете туда требуху и добавляете специи?
– Сначала ее надо сварить, чтобы она стала мягкой и нежной, – продолжал Оливер, – потом нарезать, но не слишком мелко, вы же не пудинг готовите. Затем добавить жареную овсянку, хорошую порцию почечного сала, лук и специи. Засунуть все это в желудок и зашить его.
– И потом вы едите желудок сырым? – с отвращением посмотрел на него Зареб.
– Нужно его сварить, – ответил Оливер. – Три часа в кипящей воде на маленьком огне. А потом подать с картофельным пюре и бутылочкой виски. – Он вытащил желудок из ведра и бросил в кастрюлю с холодной соленой водой. – Уверяю, от доброй тарелочки хаггиса на груди волосы вырастут!
– От этого у Тиши на груди вырастут волосы? – округлил глаза Зареб.
– Это только так говорится, – успокоил его Оливер, вытирая тряпкой руки. – Ни у одной девушки в Шотландии нет волос на груди, хотя их начинают кормить этим блюдом, как только они научатся держать ложку.
– Не верьте ему, Зареб, – предупредил Саймон, склонившись над ящиком, который превратил в чертежную доску. – Вряд ли Оливер видел грудь всех девушек в Шотландии.
– Хватит ехидничать, – нахмурился Оливер.
– Койкоины[4] едят мясо овец, только если их зарезали для ритуала, – сказал Зареб, которого совершенно не убедили достоинства хаггиса. – Мы держим овец и коров главным образом для молока.