– Что-то ты рано вернулась, дорогая – плохой день? Значит, у тебя нет для меня денежек, моя красавица? – протянула она. – Как торговля?
– Ужасно, – простонала я, бросив на пол бархатный мешочек с деньгами и рухнув в кресло. Я усадила Макса рядом с собой, и он схватил мою сумку и со всей тщательностью отдела по борьбе с наркотиками принялся выворачивать ее в поисках конфет.
– Вот, возьми, – я порылась в сумочке, протянула ему драже и потерла глаза. – Мэйзи, сегодня просто очень, очень плохой день. Наверное, из-за погоды. Но спасибо, что взяла детей. Мне все равно понравилось работать. Они нормально себя вели? И где Бен?
– Они с Лукасом пошли на новую выставку Ховарда Ходжкина, – ответила она. – Но Макс не захотел, правда, дорогой?
– Очень холодно, – пробормотал Макс, посасывая конфету. – И я уже видел картину, – с важным видом сообщил он мне.
– Конечно, видел, дорогой, – проговорила я, крепко его обнимая. – Но если ты видел одну картину, это не значит, что на другие и смотреть не надо. Ховард Ходжкин, говоришь? – Я взглянула на Мэйзи поверх головки Макса и улыбнулась. Мне нравилось, что папа в семьдесят с лишним лет держит руку на пульсе современного искусства; более того, он берет с собой на выставку восьмилетнего внука, чтобы тот тоже был в курсе дел.
– Чаю выпьешь, дорогая? У меня еще заварка в чайнике осталась. – Мэйзи поднялась на ноги и отряхнулась, разглаживая старое голубое платье в богемном стиле, которое она носила почти каждый день, и надевая расшитые стразами шлепанцы.
Я с нежностью смотрела на нее. Легко угадать, почему я так люблю одежду из секонд-хендов: жилеты из мятого бархата, шарфы с бахромой и вышитые крестьянские блузы. Я тоже носила все это почти каждый день, хотя чтобы не выглядеть «застрявшей в шестидесятых», все-таки старалась сочетать эти наряды с черными джинсами и высокими замшевыми сапогами.
– Хорошо, – поблагодарила я, вставая и следуя за ней на кухню. Мне было неприятно видеть, что она идет медленно и осторожно, держась за перила. Я остановилась, чтобы не торопить ее.
Когда мы оказались на кухне, распахнулась дверь черного хода, и в дом вбежал Бен, еле дыша, с раскрасневшимися щеками. За ним шел его дед: высокий, слегка сутулый и, как обычно, щеголяющий довольно модной фетровой шляпой.
– Мам! Ты не поверишь! Мы пошли в Национальную галерею, потому что все другие музеи были закрыты, и там была куча голых толстых женщин! Правда, Лукас?
– Правда, Бен, хотя, увы, только на картинах. Жаль, что там не было настоящих девушек, разглядывающих картины нагишом, лишь с сумочками и в очках! – Лукас подмигнул мне, бросил на стол каталог Национальной галереи и со вздохом сел в кресло. – Чашка горячего чая, – пробормотал он – легкий польский акцент был заметен до сих пор. – Как мило.