Двор отправился в обычное летнее путешествие, и в начале августа королевская семья и сам король оказались в Нанте.
Однажды солнечным утром Анна сидела в саду и вышивала. Излучаемое ею спокойствие и довольство окружающим очень беспокоили мадам де Сенлис, которая еще совсем недавно была свидетельницей частых вспышек уязвленной гордости Анны, заканчивающихся слезами. Но сейчас она проводила время за вышивкой, чтением или в беседах с Гастоном Орлеанским или Мари де Шеврез. Хорошо изучившая свою королеву мадам де Сенлис была сильно встревожена этой демонстрацией самообладания.
Анна отлично владела искусством вышивки. Временами она хмурилась, обдумывая свою работу, – все то же алтарное покрывало для часовни в Лувре. Она занялась им много лет назад, как только приехала во Францию. Звук быстрых шагов заставил ее поднять голову. На выложенной плитами дорожке показалась герцогиня де Шеврез. Анна медленно опустила вышивку на колени.
Мари остановилась перед королевой и окинула взглядом обращенные к ней лица фрейлин. Впрочем, уже не имеет значения, услышат они или нет, – мелькнуло в ее возбужденном мозгу. Ничто уже не имеет значения.
– Полукровные братья короля, герцог Вандом и приор, арестованы, – выпалила она. В лице Анны не осталось и кровинки. – И они арестовали де Шале!
Королева молчала. Она сидела не шелохнувшись и видела, как дрожит всегда бесстрашная и решительная женщина, стоящая перед нею. Затем Анна встала, уронив к ногам вышивку.
– Где герцог Орлеанский? – спросила она.
– Заперт в своих апартаментах. С ним отец Жозеф, – прошептала Мари.
Анна схватила ее за руки.
– Тогда он пропал, и мы тоже.
– Я уверен, что вас, Ваше Высочество, ввели в заблуждение другие, – мягко сказал отец Жозеф, – но как убедить в этом короля?
Наследник престола перестал расхаживать по комнате и повернулся к монаху, скромно стоявшему перед ним, спрятав руки в складках одежды. Лицо Гастона было белым как полотно. Неторопливый допрос безжалостно продолжался уже два часа. Новость об аресте остальных заговорщиков, спокойно сообщенная человеком, которого начинали бояться почти так же, как самого кардинала, парализовала герцога. Шале, Вандом и приор… Должно быть, все уже раскрыто, – в ужасе думал Гастон, находившийся на грани истерики от страха, – все-все раскрыто. Заговор против Ришелье – это пустяки, но его предложение Анне… Отказ от престола или смерть самой священной особы в государстве… Роковые слова промелькнули в его мозгу. Они были в письме. Но в каком письме, кем и кому написанном, – этого он в панике не мог вспомнить.