– Ясно, – кивнул Яков Васильевич, глядя на меня очень внимательно и без улыбки. – Ну и что ты узнала?
– Да почти ничего, – пришлось сознаться мне. – Правда, появились свидетели, которые видели убийцу Андрея, хотя…
– Я понял, – кивнул он. – Свидетели, конечно, сразу сыграли в ящик?
Я посмотрела ему в глаза, подумала и кивнула.
– Ты ведь рассказала о них своему менту, я имею в виду Дерина Всеволода Павловича?
– Послушайте… – нахмурилась я, он хохотнул и махнул рукой:
– Мент продажный. Сволочь редкая. Склизкий, как червяк, и подловить его непросто. Хотя пытались.
– Вы хотите сказать, что расстрел ваших друзей – дело рук милиции?
– Не той милиции, что ты имеешь в виду. Кто-то очень хитрый стоит за всем этим.
Я налила еще чаю и стала размешивать ложкой песок, ложка билась о тонкие фарфоровые стенки, противно звеня, а я этого не замечала.
– Вы знаете кто?
Он засмеялся:
– Нет. Я тебе больше скажу. Никто не знает.
– Вам не кажется это странным? – усомнилась я. – Конечно, я не специалист по криминалу, но здравая логика подсказывает: кому-то было выгодно это убийство, и после него этот человек заметно преуспел в делах.
– То-то и оно. Его нет. То есть никто не знает, что оно такое, где находится и с чем его едят.
– А пытались узнать?
– Само собой. Может, и узнавали, но донести до прочих эту радостную весть не успел никто, что-нибудь обязательно случалось по дороге.
– Но ведь это невероятно, – хмыкнула я, подумав: а что, если сидящий передо мной человек попросту псих?
Точно прочитав мои мысли, он ответил:
– Я не чокнутый… Пять лет назад в городе были две реальные силы. Для простоты назовем их стариками и молодежью. Стариков объединяло подобие закона, хлипкое единство – и все же… Молодняк старался каждый для себя. В целом соблюдалось равновесие, и никто не рисковал его нарушить. И вдруг этот расстрел. Тебе трудно представить, что это значило тогда… и что за человек мог отважиться на такое… А потом пошли вовсе чудные вещи: никто не понимал, что происходит. Людям звонили по телефону, объясняли, что они должны делать, а если они отказывались, то очень быстро умирали. За первые полгода погибли шестнадцать человек, это только из тех, кого я знаю, всякая мелочь не в счет. Еще семерых посадили – и всех по липовым обвинениям.
Кто-то стряпал дела, как бабка блины в Масленицу…
– И не осталось никого, кто бы мог разобраться во всем этом? – подсказала я.
Он засмеялся громко и зло, посмотрел на меня и откинул плед в сторону.
– Я пытался.
Натолкнувшись взглядом на аккуратно сложенные пустые штанины пижамы, подколотые булавками, я поежилась, а он весело добавил: