Покончив с мужем, мадам Климова за последние годы перешла на рассказы о дочери.
И сейчас, сидя в полутемном «будуаре», она повествовала:
— И вот индусский принц Рама-Джан умоляет Аллу: «Будьте моей женой, и вам будут принадлежать лучшие драгоценности Азии. Фактически все подвалы под этим моим дворцом полны драгоценных камней. Они ждут вас. По понедельникам вы будете носить изумруды, по вторникам — рубины, по средам — сапфиры. Затем следует постный день недели — вы будете носить только опалы».
Глаза дам, слушавших предложение принца, сверкали не хуже драгоценностей Азии.
— Но Алла ответила: «Я равнодушна — увы! — к драгоценным камням. Для меня — только две драгоценности в этом мире. Одной я владею, другую пытаюсь приобрести». — «Что это? — вскричал принц Рама-Джан. — Скажите, и я положу эту драгоценность к вашим ногам. Пусть это стоит мне жизни!» — «Любовь и искусство, — ответила Алла. — Искусство — со мной, но любовь? Я еще не любила. Возможно, близок час. Но предмет — не вы, принц Рама-Джан!»
И мадам Климова остановилась на этом эффектном месте, чтобы вытереть слезу умиления.
Конечно, никто из слушавших не верил ни одному слову этой истории. И все же все дамы слушали Климову, и слушали жадно, потому что бедные любят слушать о богатстве, как нелюбимые — о любви.
Профессор Чернов сидел за столом и сосредоточенно писал. На низеньком стульчике Анна Петровна сидела около и штопала носки. Они всегда работали так, вместе. Переезжая часто из страны в страну, из города в город, с одной квартиры на другую, они не могли иметь или возить с собою книг. Анна Петровна служила мужу записной книжкой. Вместо того чтоб записывать нужные ему факты и справки, он просил жену запомнить их наизусть. Она все помнила. Возможно, это удавалось ей потому, что у нее не было своей отдельной жизни, и ей не требовалось ничего помнить для себя. Если в глубине ее сердца и жили отдельные чувства, ум ее всецело принадлежал мужу. Возможно, что это было даже и полезно для Анны Петровны: запоминая научный материал для профессора, она тем самым вытесняла из своей памяти многое, что было горько помнить.
Она штопала носок. Он был связан давно-давно, когда Черновы еще могли покупать шерсть. Носок этот так выцвел, что трудно было бы угадать его первоначальный цвет. Пятка и подошва были штопаны много раз, то нитками, то шерстью разного цвета. Верх был надвязан. И то, что Анна Петровна штопала его, да еще с таким старанием, показывало как нельзя яснее, в каком финансовом положении они находились.
— Что сказал граф Альмавива о жизни? — вдруг деловито спросил профессор.