— Вы лягте в постель, я сяду около вас на этом стуле, — предложила Лида.
— Давно я не пела, — заволновалась миссис Парриш, — кажется, с самого детства. Давайте споем из «Травиаты»? А? «Налейте, налейте бокалы полнее…» Я — за Альфреда, вы — Виолетта.
И они пели полчаса одно и то же, все тише, все реже. У Лиды был прекрасный голос, и она старалась изо всех сил. Миссис Парриш стала засыпать и вскоре сладко заснула. Лида тихонько и заботливо укрыла ее одеялом, перекрестила с молитвой и на цыпочках ушла из комнаты.
В другой раз, днем, мадам Милица пришла успокаивать миссис Парриш. Она подошла к столу, за которым пила миссис Парриш, вынула из колоды три карты наугад, бросила их на стол и сказала:
— Эта комбинация карт означает пожар.
Но ее английский был плох. Вместо «firе» — пожар, она сказала «wirе» — проволока.
Миссис Парриш вдруг страшно рассердилась.
— Проволока? Какая проволока? — Она огляделась, помахала рукой вокруг себя. — Какая проволока? Что вы меня дурачите? Вон отсюда!
Мадам Милица с достоинством направилась к выходу:
— Я имела в виду комбинацию карт. Гадание. Моя профессия — узнавать чужую судьбу.
Что— то дошло до сознания миссис Парриш.
— У вас есть карты? Сыграем в покер.
Мадам Милица вздрогнула от негодования.
— Это — другие карты. Это — символы, по происхождению из Вавилона. Чтобы найти их, человечество жило тысячелетия. Видите — это Луна, или Нина, покровительница Ниневии. И вы хотите ею играть в покер.
— Ну, не надо, — легко согласилась миссис Парриш. — Но что мы с ней будем делать?
День был жаркий. Растрепанная, потная, грузная, миссис Парриш имела жалкий вид. Милица посмотрела на нее критическим оком и предложила:
— Мы сядем здесь, в тени, у окна. Как появится какой пешеход, бросим на его судьбу карты — и узнаем, что его ждет.
Миссис Парриш пришла в восторг от этой идеи.
Мадам Милица раскинула карты на рикшу, стоявшего на углу.
— Этот рикша беден и болен. У него нет друзей. Интриги, донос. Я даже вижу тюрьму и голодную смерть…
— Боже, как страшно! — закричала миссис Парриш и, наклонившись низко из окна, позвала: — Рикша! Рикша!
Ветер играл ее пушистыми волосами, лица ее не было видно.
— Рикша! Сюда! — И она бросила рикше серебряный доллар, крича: — Рикша, у тебя нет друзей! Какая жалость!
В промежутках, между рикшами и пешеходами, мадам Милица повествовала об историческом развитии и прошлом величии гадальной профессии и горько оплакивала ее угасание. Что из этого поняла миссис Парриш, сказать трудно. Английский язык Милицы был плох, более того — фантастичен, к тому же у ней была склонность к торжественности в слоге. Однако же при известии о скорой погибели профессии миссис Парриш сильно огорчилась: