Мальчик отскочил. Постояв недолго на почтительном расстоянии и не получив никаких знаков о том, что интерес — взаимный, мальчик отправился на разведку. Он вскоре вернулся. Точные сведения были им собраны. Главные пункты: Собака будет жить здесь; она еще никого никогда не укусила и ее звали просто Собакой.
Мальчик сделался смелее и подошел ближе. Он рассматривал Собаку восторженными глазами, она же давала смотреть на себя почти равнодушно: это был другой мальчик. Нечего и обнюхивать его: мальчик был другой/Он совсем не походил на незабвенного Диму. Он не мог походить, и на это нельзя было надеяться, и этого нельзя было ожидать. Но все-таки и это был мальчик. Есть что-то общее, детское, во всех детях, что-то одинаковое мальчиковое во всех мальчиках. Уже с трудом Собака отвела глаза: нет! нет! С нее довольно было опыта человеческой дружбы. Никогда. Никогда больше.
И Собака, поднявшись, отошла. Она переменила место, спасаясь от мальчика. Но он шел за ней. Он сел неподалеку, рядом.
— Собачка, — сказал он, — у тебя нет настоящего имени. Разве можно называть тебя просто Собакой? Я бы не позволил называть себя просто мальчишкой. Хочешь, я придумаю тебе имя. Я тебе сделаю паспорт. У меня есть печатка, я получил на елке в подарок. Я утащу где-нибудь кусочек сургуча, и мы напечатаем тебе паспорт.
Он коснулся слегка шеи Собаки, все-таки еще осторожно, — не укусила бы. Сердце Собаки дрогнуло и на минутку как бы остановилось. Опять подымался в ней давний инстинкт — жажда иметь хозяина и быть ему преданным другом. Борьба шла в сердце Собаки. Горечь воспоминаний боролась против надежды ни светлое будущее.
Но пока Собака колебалась, мальчик уже обнял ее шею ручонками и, прижав лицо к ее морде, шептал:
— Мы будем дружно играть. Ты будешь моя собачка.
И Собака послушно кивнула головой.
День кончился. Отпраздновали новоселье. Все затихло. Наступил прекрасный летний вечер. Зажгли лампаду — и сразу показалось, что Мать и Лида не только были дома, но жили здесь уже давно-давно.
— Знаешь, мама, — сказала Лида, — я думаю, что мы с тобой счастливы.
— Конечно, — ответила Мать. — Роптать было бы грехом. Лишь посмотреть, как живут другие, но только… — И она остановилась.
— Я знаю, мама, о ком ты сейчас подумала: о Диме и Пете. Да?
— Да, я о них подумала.
— Я думаю, мама, я даже чувствую, что и они тоже думают, как мы с тобой, что они счастливы.
— Дай Бог, чтоб так было.
— Мама, можно мне петь? Я сяду на подоконник, буду смотреть на звезды и петь. Хорошо?
— Лида, не поздно ли?»
— Девять часов, наверное. Летом это еще не поздно. Можно.