— Хочешь поехать в Англию?
— Я хочу везде, где далеко.
— Тогда поедем вместе со мною в Англию. У меня там есть дом. В саду цветут розы. У тебя будут разные игрушки. Потом ты пойдешь в школу и начнешь заниматься спортом.
— Как Петя?
— Еще лучше.
— Кто купит мне спортивные туфли?
— Я куплю тебе все, что будет нужно.
— О, миссис Парриш! Тогда я очень хочу в Англию!
— Мы будем жить вместе…
— Возьмем Собаку?
— Возьмем. Мы будем жить умеете, вдвоем…
— Но, миссис Парриш, — вдруг сообразил Дима, — а все? Мы все поедем путешествовать с вами.
Миссис Парриш помолчала немного.
— Для этого у меня недостаточно денег.
— Билеты подорожали теперь?
— Да, билеты стоят дорого.
— А если будем торговаться? Мы займем немного места. И мы будем кушать поменьше. И мы все будем любить ваши розы и дом.
— Дима, это невозможно. Но если ты поедешь со мной, ты получишь хорошее образование, потом службу, и ты выпишешь — по одному — всю Семью.
— Сначала кого?
— Мать.
— А она не умрет до тех пор? Она говорит, что она уже старая. О, миссис Парриш, я так боюсь, так боюсь, что мы все умрем. Раньше я не боялся. Профессор говорит, смерть — ничего. Но как жалко Бабушку!
Он встал и подошел близко-близко к миссис Парриш.
— Я все немножко боюсь, — прошептал Дима, — что я сам умру. Атомы мои возьмут и распадутся. А вы знаете, как они похоронили Бабушку? Яма была глубокая и грязная, вся из земли, и на дне — грязная вода. Бабушку положили в холодную, грязную яму.
— Дима, забудь. Бабушка ничего не видела и не чувствовала.
— Но я видел, миссис Парриш. Бабушка любила, чтоб все было чистое, а гроб положили прямо в грязь. А она была добрая. Всегда у ней было спрятано немножко вкусного, чтобы дать мне, когда я плачу. Я такой худенький. Посмотрите, какая тонкая рука!
— Я буду тебя хорошо кормить. Ты не печалься, а подумай — поедешь ли со мной? Ты меня не боишься?
— Вас?! О, миссис Парриш, вы очень-очень хорошая. Я думаю, можно поехать с вами в Англию.
В начале января в пансионе № 11 появилась новая жилица мадам Климова.
Она была одной из тех русских, дам-эмигранток, которые никак не могут привыкнуть к ужасам жизни на чужой стороне.
Она не могла готовить обед, потому что от плиты у нее болели глаза. Она не могла стирать свое белье, потому что от этого болела спина. Она не могла долго ходить — вынуждена взять рикшу, — так как от хождения по ужасным китайским улицам распухали ноги. Но главным уязвимым местом было — «это бедное, несчастное сердце». По ее мнению, оно так нестерпимо страдало, потому что было слишком благородно для низкого существования. Оно также было слишком деликатно, чтобы переносить грубость людей, и чувствительно ко всему, что не стояло «на высоте» ее прежнего существования. Она хотела немного: мира, покоя, здоровья и, конечно, достаточно денег, чтобы жить, как повелевало это сердце. В тяжкой эмигрантской жизни чего можно требовать от нее? Живя с усилием, она могла еще навестить знакомых, поболтать немного, сходить в кино или провести ночь за маджаном [