С первых же слов он меня точно холодной водой облил.
Я спрашиваю, например:
— Как в плаванье — не тяжело?
— А что — плаванье! Мура всё это…
— Погоди, — говорю, — почему же мура? Всё-таки море…
— Навоз — твое море!
— Но ребята-то на судах хорошие?
— И ребята, — говорит, — навоз.
Я по началу испугался его мрачности, а потом она меня рассмешила. Казалось, спроси его: а как тут весной, Аркашка, солнце греет? — он сплюнул бы и пробубнил: солнце — навоз, и весна — навоз, — всё, брат, навоз.
— Что ты, Аркашка, такой злой? — удивился я.
Он покосился на меня и ответил:
— Я не злой, но не люблю трепать зря языком. Разговаривать нужно по-деловому. Деньги у тебя есть?
Деньги у меня были. Рублей сто с лишним, всё, что осталось от моего путешествия в мягком вагоне.
— Так в чем же дело? — крикнул он. — Ставь! Раз ты с нынешнего дня — матрос, такое обстоятельство полагается вспрыснуть! А то что — море да море…
До темноты оставалось ещё несколько часов, но день, ослепительный мартовский день, для меня уже кончился. Ресторан оказался близёхонько, за углом. Мы вошли, сели, Аркашка распорядился с обедом, и через час я уже ничего не соображал. Помню одно: Аркашка рассказывает мне, что месяца два назад его списали с судна за какое-то веселое приключение со скандалом и с дракой и что сейчас он не работает, а так, бродяжит. Я же любуюсь его беретом и сапогами с раструбами и выше головы доволен тем, что я сам матрос и гуляю на равных правах с настоящим матросом.
И ещё я помню, что нужно платить, а я никак не могу сосчитать свои деньги, и Аркашка говорит: «Давай я сосчитаю». Когда по выходе на улицу, я хотел купить в ларьке папиросы, денег у меня не оказалось ни копейки. Аркашка сказал: «Дурак, руки дырявые, обронил, наверное, сдачу».
Вспоминая эту встречу, я не могу избавиться от ощущения тяжелого непрерывного бреда с редкими минутами просветления.
Смутно мне представляется длинный и полутемный коридор в гостинице, и я иду, иду по этому коридору чорт знает куда и чорт знает зачем. Вдруг я вижу Лизу. Я вижу совсем близко её глаза, которые смотрят на меня с ужасом и отвращением.
Потом я слышу её голос:
— Какая мерзость! Посмотрите, на кого вы похожи? Где вы остановились? Сейчас же ступайте к себе.
При этом она трясет меня за руку, как будто бы хочет разбудить
— Я уже матрос, Лиза, можете меня поздравить, и скоро отправляюсь в море, — бормочу я и шарю по карманам, ищу свою мореходку. — А что мы гуляем с приятелем, так это сущие пустяки, ей-богу! Я скоро — в море…
Аркашка хохотал, приподнимая свой берет, и требовал, чтобы я его познакомил с «дамой».