Втроём — доктор, епископ и Лисицына — они вошли в коттедж № 7. Заглянули в спальню. Две пустые кровати — одна, Бердичевского, скомканная, вторая аккуратно застеленная.
Вошли в лабораторию. Несмотря на день, шторы задвинуты, свет не горит. Тихо.
Над спинкой кресла торчала лысеющая макушка Матвея Бенционовича, в прежние времена всегда прикрытая виртуозным зачёсом, а теперь беззащитная, голая. На звук шагов больной не обернулся.
— А где Лямпе? — шёпотом спросила Полина Андреевна.
Коровин голос понижать не стал:
— Понятия не имею. Как ни приду, его всё нет. Пожалуй, уже несколько дней его не видел. Сергей Николаевич у нас личность самостоятельная. Должно быть, открыл ещё какую-нибудь эманацию и увлечён «полевыми экспериментами» — есть у него такой термин.
Владыка остался у порога. Глядел на затылок своего духовного чада, часто-часто моргая.
— Матвей Бенционович! — позвала госпожа Лисицына.
— Вы погромче, — посоветовал Донат Саввич. — Он теперь откликается лишь на сильные раздражители.
Она во весь голос крикнула:
— Матвей Бенционович! Смотрите, кого я к вам привела!
Была у Полины Андреевны маленькая надежда: увидит Бердичевский любимого наставника и встряхнётся, пробудится к жизни.
На крик товарищ прокурора оглянулся, поискал источник звука. Нашёл. Но посмотрел только на женщину. Её спутников взгляда не удостоил.
— Да? — медленно спросил он. — Что вам, сударыня?
— Раньше он про вас всё время спрашивал! — в отчаянии прошептала она Митрофанию. — А теперь и не глядит… А где господин Лямпе? — осторожно спросила она, приблизившись к сидящему.
Тот произнёс тускло, безразлично:
— Под землей.
— Видите? — пожал плечами Коровин. — Реакция лишь на интонацию и грамматику вопроса, с бредовым откликом. Новый этап в развитии душевной болезни.
Архиерей шагнул вперёд, решительно отодвинув доктора в сторону.
— Дайте-ка. Физические повреждения мозга — сие безусловно по части медицины, а вот что до болезней души, в которую, как говорили в старину, бес вселился, — это уж, доктор, по моему ведомству. — И, властно повысив голос, приказал. — Вы вот что, оставьте-ка нас с господином Бердичевским вдвоём. И не приходите, пока не позову. Неделю не буду звать — значит, неделю не приходите. Чтоб никто, ни один человек. Понятно вам?
Донат Саввич усмехнулся:
— Ах, владыко, не по вашей это епархии, уж поверьте. Этого беса молитовкой да святой водицей не изгонишь. Да и не позволю я у себя в клинике средневековье устраивать.
— Не позволите? — прищурился архиерей, оглянувшись на доктора. — А разгуливать больным меж здоровых позволяете? Что это вы здесь, в Арарате, за смешение устроили? Не разберёшь, которые из публики вменяемые. И так на свете живёшь, не всегда понимаешь, кто вокруг сумасшедший, кто нет, а у вас на острове и вовсе один соблазн и смущение. Этак и здравый про самого себя засомневается. Вы лучше делайте, что вам сказано. Не то воспрещу вашему заведению на церковной земле пребывать.