— Уж и имя выбрали. Подумали-подумали и назвали…. — Митрофаний выдержал паузу. — Акакием. Будет теперь Акакий Матвеевич. Чем не прозвание?
Матвей Бенционович одобрил и имя.
И опять наступила тишина. Теперь молчали с полчаса, не меньше. Видно было, что Бердичевскому безмолвие отнюдь не в тягость. Он и не двигался почти, смотрел прямо перед собой. Раза два, когда Митрофаний пошевелился, перевёл на него взгляд, благожелательно улыбнулся.
Не зная, как ещё пробиться через глухую стенку, архиерей завёл разговор о семействе — для этой цели фотографические карточки из Синеозерска прихватил. Матвей Бенционович снимки рассматривал с вежливым интересом. Про жену сказал:
— Милое лицо, только неулыбчивое.
И дети ему тоже понравились.
— У вас очаровательные крошки, отче, — сказал он. — И как много. Я и не знал, что лицам монашеского звания дозволяется детей иметь. Жалко, мне детей заводить нельзя, потому что я сумасшедший. Закон воспрещает сумасшедшим вступать в брак, а если кто уже вступил, то такой брак признаётся недействительным. Мне кажется, я тоже прежде был женат. Что-то такое припо…
Тут раздался осторожный стук, и в дверь просунулось веснушчатое лицо Полины Андреевны — ужасно некстати. Владыка замахал на духовную дочь рукой: уйди, не мешай — и дверь затворилась. Но момент был упущен, в воспоминания Бердичевский так и не пустился — отвлёкся на таракана, что медленно полз по тумбочке.
Шли минуты, часы. День стал меркнуть. Потом угас. В комнате потемнело. Никто больше в дверь не стучал, не смел тревожить епископа и его безумного подопечного.
— Ну вот что, — сказал Митрофаний, с кряхтением поднимаясь. — Устал я что-то. Буду устраиваться на ночь. Физика твоего всё равно нет, а появится — доктор его в иное место определит.
Улёгся на вторую постель, вытянул занемевшие члены.
Матвей Бенционович впервые проявил некоторые признаки беспокойства. Зажёг лампу, повернулся к лежащему.
— Вам здесь не положено, — нервно проговорил он. — Это помещение для сумасшедших, а вы здоровый.
Митрофаний зевнул, перекрестил рот, чтоб злой дух не влетел.
— Какой же ты сумасшедший? Не воешь, по полу не катаешься.
— По полу не катаюсь, но бывало, что выл, — признался Бердичевский. — Когда очень страшно делалось.
— Ну и я с тобой выть буду. — Голос преосвященного был безмятежен. — Я, Матюша, теперь тебя никогда не оставлю. Мы всегда будем вместе. Потому что ты мой духовный сын и потому что я тебя люблю. Знаешь ты, что такое любовь?
— Нет, — ответил Матвей Бенционович. — Я теперь ничего не знаю.
— Любовь — это значит всё время вместе быть. Особенно, когда тому, кого любишь, плохо.