Трудность, само собой, состояла в невозможности узнать, которая в свою очередь порождалась невозможностью увидеть. На Хелен можно смотреть — ежедневно, ежечасно, минуту за минутой, — как она лежит, неподвижная на больничной койке. На младенца — на их сына, в шутку называемого Джаспером Феликсом, пока не принято окончательное решение, — нельзя было посмотреть. Все, что они знали, равнялось тому, что знал невролог, а он знал лишь то, что было общеизвестно о деятельности мозга.
Если Хелен не получала кислород, то и ребенок не получал кислород. Можно надеяться на чудо, но только и всего.
Отец Хелен спросил:
— Какова вероятность такого «чуда»?
Доктор только пожал плечами. Он сочувствовал. Он казался добросердечным и щедрым человеком. Но лгать не стал.
Когда специалист ушел, они поначалу не могли даже смотреть друг другу в глаза. Бремя легло на всех, но только один из них нес груз необходимости принять решение. Линли остался с ощущением, что все зависит только от него. Они могли любить его (и они любили его, и он знал это), но не могли взять чашу из его рук.
Каждый поговорил с ним перед тем, как разойтись вечером, потому что каждый каким-то образом почувствовал то, что чувствовал Линли: время пришло. Его мать задержалась дольше всех. Наконец и она собралась уходить и подошла к нему. Она опустилась на колени перед стулом, на котором он сидел, и заглянула в его лицо.
— Все, что случается в нашей жизни, — негромко сказала она, — ведет ко всему остальному, что случится дальше. И значит, каждый момент настоящего связан с каким-то моментом в прошлом и с каким-то моментом в будущем. Я хочу, чтобы ты знал: ты — такой, какой ты есть сейчас и каким когда-либо будешь, — полностью готов к этому моменту, Томми. Так или иначе. Что бы он ни принес.
— Я никак не могу понять, как я могу знать, что делать, — сказал он. — Я смотрю на ее лицо и пытаюсь увидеть ответ, увидеть по лицу, что бы она от меня сейчас хотела. Потом я спрашиваю себя: может, и это ложь? Может, я всего лишь говорю себе, будто я смотрю на нее и пытаюсь увидеть, что она хочет, тогда как на самом деле я просто смотрю и смотрю на нее, потому что не могу представить себе миг, когда уже никогда ее не увижу. Потому что ее не будет. Не будет не только души, но и плоти. Потому что вот сейчас, понимаешь, даже хотя бы так, она дает мне силы жить дальше. Я продлеваю это время.
Мать протянула руку и погладила его по щеке.
— Из всех моих детей ты всегда был самым строгим к себе, — сказала она. — Ты всегда старался вести себя правильно, всегда так боялся совершить ошибку. Но, дорогой, ошибок нет. Есть только наши желания, наши действия и последствия того и другого. Есть только события, то, как мы с ними справляемся, и то, какой урок мы из них извлекаем.