Но все они были для Мары будто тени, а слова утешения звучали просто как шум в ушах. Ничто из сказанного или сделанного, казалось, не прорывало покрова одиночества, окутавшего властительницу Акомы.
Мара ощущала заботливую поддержку мужа, ведущего ее вниз по пологим ступеням лестницы. Здесь ожидали первые официальные лица: посланцы Ичиндара в ослепительно белом с золотом. Мара склонила голову, отвечая на поклон высочайшей делегации; но ее уста за покрывалом не разомкнулись; подобающие случаю слова вместо нее пробормотал Хокану.
Дальше ее путь лежал мимо властителя Хоппары Ксакатекаса — ее верного союзника с давних пор; сегодня она повела себя с ним как с незнакомцем, и только Хокану расслышал вежливое изъявление понимания со стороны молодого правителя. Стоящая рядом с ним вдовствующая госпожа Ксакатекас, элегантная как всегда, бросила на Слугу Империи взгляд, в котором светилось нечто неизмеримо большее, нежели простое сочувствие.
Когда Хокану отдавал ей поклон, госпожа Изашани задержала его за руку.
— Не отпускай от себя свою госпожу, — предостерегла она, сохраняя такой вид, чтобы со стороны все выглядело как простое выражение сочувствия. — Ее душа еще не оправилась от удара. Очень может быть, что еще несколько дней она не будет осознавать значения своих поступков. А здесь присутствуют недруги, которые начнут ради собственной выгоды подстрекать ее к необдуманным шагам.
С угрюмой любезностью Хокану поблагодарил мать властителя Хоппары за предупреждение.
Эти нюансы прошли мимо внимания Мары, равно как и искусство, с каким Хокану отразил завуалированные оскорбления клана Омекан. Направляемая безмолвными указаниями мужа, она совершала поклоны, не обращая внимания на волну шепотков, поднимающуюся позади: мол, властителю Фрасаи Тонмаргу она выказала большее почтение, чем было необходимо, и к тому же, по наблюдениям властителя Инродаки, движениям Мары недостает обычной живости и грации.
Но для самой Мары сейчас в целом мире существовало лишь одно: маленькая хрупкая фигурка на погребальных носилках, отданная во власть последнего сна.
Медленные тяжелые шаги вторили приглушенному стуку барабанов. Солнце стояло в зените, когда процессия змеей влилась в лощину, где ждал погребальный костер. Хокану пробормотал слова уважения последнему — по очереди и по рангу — из всех властителей, удостоенных личного обращения. Между носилками и костром оставалась в ожидании лишь одна, последняя, группа посетителей, облаченных в черные хламиды без всяких украшений.
В порыве благоговейного трепета Хокану крепче стиснул руку Мары. Если Мара и осознала, что перед нею пятеро Всемогущих — маги из Ассамблеи, — то виду не подала. Присутствие магов, стоящих выше любого закона, было событием чрезвычайным, но даже то, что Ассамблея сочла нужным послать на похороны своих представителей, оставило Мару равнодушной. Хокану пришлось в одиночку гадать, что бы это значило, и объяснения могли оказаться самыми разнообразными: в последнее время черноризцы, похоже, проявляют необычно острый интерес к политическим завихрениям. Мара поклонилась Всемогущим, но это приветствие ничем не отличалось от того, каким она одарила бы любого мелкопоместного правителя; при этом она пропустила мимо ушей сочувственную, хотя и короткую, речь мага по имени Хочокена, с которым ее свела судьба в день ритуального самоубийства Тасайо. Не затронула ее и та неловкость, что всегда возникала, когда Хокану встречался лицом к лицу со своим настоящим отцом, как не смутил ледяной взгляд рыжеволосого мага, стоявшего за спиной неразговорчивого Шимони. Речи магов — ни доброжелательные, ни враждебные — не могли пробить броню ее апатии: чьей бы жизни ни угрожало их могущество, ни одна не могла значить для Мары больше, чем та единственная, на которую уже пал роковой выбор Туракаму и Игры Совета.