Только от воли богов зависела сегодня судьба Акомы и ее сородичей из клана Хадама, равно как и судьба их подданных — всех до единого.
Зазвучали фанфары, взмыл над лощиной рев изогнутых рогов. Барабаны выбивали дробь, пока парламентеры Ионани и Хадама, повернув каждый в свою сторону, шли обратно к войскам. Затем темп музыки ускорился; Люджан занял свое место в середине передних рядов, Ирриланди и Кенджи — на правом и левом флангах; другие офицеры возглавили войска домов клана. На утреннем солнце сверкнули щиты и копья, и волна ярких отблесков пробежала по всему простору луговины, когда тысячи воинов выхватили мечи из ножен.
Геральдические знамена хлопали при порывах ветра, и на крестовинах развевались красные вымпелы во славу Туракаму, бога смерти, чье благословение испрашивалось для предстоящего кровопролития. Жрец Красного бога ступил на узкую полосу земли, разделявшую враждебные армии, и запел молитву. Слова молитвы подхватили воины, и разом вознесшийся к небесам звук тысяч голосов ударил по ушам, словно гром в преддверии катастрофы. Около жреца стояла закутанная в черное жрица богини Сиби, кто есть сама Смерть. Присутствие жрицы, состоявшей на службе у старшей сестры Туракаму, подтверждало, что нынче многим суждено принять смерть. Жрец закончил заклинание и подбросил в воздух пригоршню красных перьев. Он поклонился до земли, затем приветствовал жрицу богини смерти. Но вот священнослужители удалились, и тогда на смену размеренному — хотя и могучему — речитативу пришел оглушительный хаос воплей и брани. Враги принялись поносить друг друга через разделяющее их пространство. Бросались непростительные оскорбления — так подтверждалась готовность биться до конца, готовность победить или умереть, как того требовала честь. Эти яростные выкрики были необходимы каждому, чтобы подбодрить себя и лишний раз увериться, что ни один воин не поддастся позорной трусости. Цуранский кодекс чести был неумолим: право на жизнь добывается победой, иначе бесчестие потянется из этой жизни в следующую, обрекая малодушных на жалкое существование.
Мара бесстрастно наблюдала за происходящим: сердце у нее словно оделось в броню. Сегодня другим матерям предстоит узнать, каково это — рыдать над телами убитых сыновей. Она почти не заметила, что ладонь Хокану, взволнованного ожиданием боя, легла на наплечник ее доспехов.
Наследник Шиндзаваи имел право остаться в стороне, ибо не был связан кровным родством ни с Хадама, ни с Ионани. Тем не менее, будучи мужем Слуги Империи, он считал для себя невозможным уклониться от участия в битве. Сейчас, в предвкушении боя, когда возбуждение воинов достигло предела, заставляя кровь быстрее струиться в жилах, темная сторона его натуры взяла верх. Хокану любил Айяки как собственного сына, и потеря мальчика не давала ему покоя, взывая к отмщению. Пусть разум твердит, что семья Анасати не причастна к убийству, но жажда смятенной души оставалась неутоленной. Кровь за кровь — и какая разница, виновен Джиро или нет!