Увеличивает дежурный изображение — ох, шайтан! — там же Егор с Ромкой-джи тонут! И звонит маме Тане, мол, хватай скорей илоступы и беги. Может, хоть одного, своего, успеешь спасти! Второй-то, приёмный сын Мамы-Гали, похоже, не жилец уже! Ты полегче, чем мужики, сможешь дойти, но и из мужиков несколько человек с верёвками вскоре за тобой подбегут, мол, я им только что сообщил…
В общем, сходу залепила мама Таня обоим героям по затрещине, а потом упала на колени, прижала их к себе так, что рёбра у них затрещали, и дрожит крупной дрожью. Зато Маринка за неё ревёт и ревёт! И тоже, подбежав, их обнимает. Так всех четверых подбежавшие мужики и нашли. Стоят на корке ила, обнимаются, шагу сделать не могут. Из мамы Тани слезу выбить было практически невозможно. Кремень! Но тут и у ней из-под закрытых глаз по щекам слёзы текут. Только плакала она молча.
Подзатыльников перепуганные мужики отвесили обоим героям — тоже сходу!
От подзатыльника у Егора голова прояснилась. «Мам, — кричит, — тут столько людей! Мы же все вместе здесь провалимся!» Вот и пошли все обратно, на благословенный, твёрдый уральский гранит.
Там мужики хотели обоих путешественников выпороть. Намерение у них такое возникло, благо, что и верёвки есть. Прямо сквозь штаны — ох и больно бывает!
Но мам Таня их остановила. Живы, говорит, и слава Господу-Аллаху! Страху натерпелись столько, что теперь навек умнее станут. Сегодня же в Храм обоих погоню, пусть молитву благодарственную читают.
А вечером Мама-Галя приходит. Отец в дозоре был. «Таня, — говорит Мама-Галя, — родная ты моя, хочу твоему сыну спасибо сказать. Спас, ведь, он Ромку-джи от злой смерти, как ты когда-то отца своего!» И дед Николай рядом кивает, мол, было такое… там же, на Иртяше.
Ребята сразу к ним, расскажите, расскажите! Но мама Таня их спать погнала. Не хотела она вспоминать о том случае. У неё седая прядь через все её волосы тёмно-русые тянулась. Тогда-то она и появилась. Видно, смертный страх тогда ей душу оледенил, как сказал им много позже мулла-батюшка. Бывает такое… даже у совсем юных девчонок, какой когда-то спасала своего отца мама Таня.
Что там случилось, Егор лишь незадолго до смерти мамы от деда Николая и отца узнал.
Тогда же отец ему и о пуле, засевшей в его плече, поведал…
* * *
К вечеру расшумелся караван-сарай не на шутку! Песни поют, «ген-саксауловку» потягивают. По мелочи доторговывают, да напоследок понравившиеся пустяки выменивают. К Егору мужик какой-то пристал, продай, мол, по дешёвке свои ботинки армейские, а тебе сапоги отдам, — как новенькие! Вот уж выгодная сделка, ха! Раз пришёл, второй… да с каждым разом всё пьянее, да пьянее. С трудом Егор его вытолкал подальше от тента, под которым куяшские сидят. Ромка-джи с Лилькой за руки ходят, но далеко не отлучаются. Тут не хуже, чем на ярмарке можно нарваться. Из подозрительной компании, что неподалёку мимо брела, уже пьяно крикнули, мол, парень, продай девочку, а то у нас с женской лаской туго. Ромка-джи, молодец, не оплошал. Калаш на изготовку, Егору тотчас позвонил. Егор подоспел, посмотрел на оглоедов, лишённых женской ласки, выразительно стволом повёл. Те — ничего, спокойно стоят, не нервничают. Но и молчат.