– Я тоже, – сказала Розмари, и это была истинная правда.
От этой тридцатичетырехлетней женщины исходило чувство спокойной уверенности, она была привлекательной и в то же время сильной – лучшего и представить нельзя. Улыбка не сходила с ее лица, как если бы она твердо знала, в каком мире живет и какое место в нем принадлежит ей по праву.
Они поели на кухне, оживленно и весело разговаривая. Первая пьеса прошла хорошо, репетиции второй начинались во вторник, и Джоанна, казалось, не сомневалась в своих силах.
– Она блестящий режиссер, – сказала Элла с набитым обжаренными помидорами ртом.
– Замолчи, – быстро произнесла Джоанна. – Я просто хорошо владею своим ремеслом.
Розмари узнала, что она получила большой опыт в маленьких театрах, где в двадцать лет начинала как актриса, – «Очень скверная» (со смехом пояснила Элла), а сейчас, в тридцать четыре года, достигла таких высот, что ей предложили поставить три пьесы в Ноттингеме. Розмари позавидовала их энергии и вспомнила, какой энергичной была сама – пока в ее жизнь не ворвался Бен.
Наконец, уже ближе к ночи, Элла спросила о нем. Розмари искоса поглядела на Джо – та жевала одно из пасхальных яиц, что Розмари закупила в «Теско» и вручила им за едой в знак материнской любви. «Блядство, мне ведь уже двадцать пять», – сказала тогда Элла, хотя была явно в восторге, что к ней относятся как к избалованному ребенку, которым она некогда была.
– Ты можешь говорить при Джо, – добавила Элла. – Она знает про Бена. У нас нет тайн друг от друга. Я рассказываю ей все.
Розмари растерянно улыбнулась при мысли, что нужно говорить с ними об этих четырех днях в Барселоне. Большая часть ее воспоминаний превратилась теперь в навязчивый кошмар.
– Перестань, Элла, – сказала Джо. – Это касается только твоей матери. Она же не лезет в наши дела.
Элла повернулась к ней.
– Я чувствую себя виноватой. Ведь я сама привела этого недоноска в наш дом.
Джо засмеялась, а Розмари передернуло. Элла же продолжала:
– Он без ума от своей штуковины, ма. Прекрасный парень, великолепный актер, но за пределами сцены мозги у него сползают в промежность.
Розмари быстро произнесла:
– Элла, прошу тебя. Я все-таки твоя мать. Я совершила глупость. Забудем об этом.
Она встала, чтобы налить себе бренди. Снова усевшись за стол, сказала:
– Завтра я уезжаю в Шраблендс. Надеюсь потерять за неделю некоторое количество фунтов и те немногие воспоминания, что остались у меня от Бена Моррисона.
«И от его замечательного пениса», – добавила она про себя, всей душой желая, чтобы это оказалось именно так.