Если немного вытянуть шею, то виден был и купол Храма Гроба Господня. Самый главный храм мира производит странное впечатление. Позавчера я провел в Храме полдня. Там было пусто и не прибрано. В стороне от входа Храм выглядел так, будто нога человека не ступала здесь уже несколько лет. Паломники в основном негры или корейцы. Белые если и заходят, то с банкой пива в руках. За порядком в Храме следят странные мусульманские охранники в мундирах с аксельбантами. По церкви они болтаются прямо в головных уборах и могут громко свистнуть тем, кто идет не туда или пытается курить в помещении.
Еще хуже выглядит «Сенакулюм» – место, где Христос с учениками провели Тайную вечерю, последний ужин Его земной жизни. К помещению нужно подниматься на второй этаж. Комната засыпана непонятно откуда взявшимся строительным мусором и просто мусором. Экскурсоводы сморкаются прямо на пол. Выход из комнаты укрыт грязной полиэтиленовой пленкой. Главное ощущение – растерянность. Если именно в этой точке мир был создан заново, то почему сегодня эта точка выглядит будто помойка?
Главное, что я понял за то время, пока по утрам сидел в чумазой кофейне возле Дамасских ворот: нынешний Иерусалим не имеет к тому, библейскому, никакого отношения. Единственное, что за последние четыре тысячи лет осталось здесь неизменным, – это толчея на улицах и высокие цены на рынке. Остальное давно стало иным. В Иерусалиме до сих пор есть такие чудеса, как автобусная остановка «Геенна огненная» и заложенные камнем Золотые ворота, через которые, говорят, должно начаться Второе пришествие, но все это не имеет никакого значения.
Я допивал крепчайший арабский кофе, клал на стол несколько шекелей, выходил из кофейни, лез за сигаретами. Когда-то смысл истории ковался в этом городе, но вот – от города совсем ничего не осталось. Стоит ли удивляться, если приезжающие сюда люди делают вывод, что никакого смысла у истории тоже нет?
Пятница в Иерусалиме – особый день.
С самого утра к своим святыням начинают стекаться мусульмане. На головах у мужчин – белые вязаные шапочки, на плече лежит свернутый в трубочку молитвенный коврик. Выражение их лиц мне было понятно без переводчика: одно неправильное движение и кто-то здесь сейчас огребет. К двум дня мусульмане запрудили все улицы Старого города. Охранявшие перекрестки израильские солдаты были похожи на эсэсовцев. Они нервничали, без конца что-то говорили в рации и не снимали побелевших пальцев со спусковых крючков своих автоматов.
Вечером к Стене плача потянулись, наоборот, иудеи: толстые люди на тонких ногах. Они носили меховые шапки, широкополые шляпы, черные шелковые халаты или полосатые серые, белые гольфы, темные брюки – в общем, выглядели роскошно. Некоторых из них я, подойдя поближе к Стене, сфотографировал на свой мобильный телефон. Фотографии получились что надо. Я убрал телефон в карман, поднял глаза и обнаружил, что повсюду развешаны предупреждения: «Фотографировать в шаббат запрещено раввинатом».