В течение этого года я совершил поездку в Бантустан, чтобы забрать оттуда груз продовольствия и медикаментов, поскольку потребуется немало времени, прежде чем Америка сможет обеспечивать себя самостоятельно. Союз между Ганди, человеком мира, и Гудом, Черным Аттилой и прирожденным полководцем, выглядел достаточно своеобразным, однако он был вполне эффективен, поскольку оба политика испытывали большое уважение друг к другу.
В свободное время, которого у меня оставалось немного, я составлял эти «мемории» – преимущественно для Вас, мистер Муркок, поскольку не могу отделаться от чувства вины перед Вами. Если Вы сможете их опубликовать – в том случае, если Вы их вообще прочтете – что ж, тем лучше. Можете выдать их за роман.
Я проводил немало времени в обществе мисс Перссон, но она оставалась для меня в высшей степени загадочной женщиной. Я попытался завести с ней разговор о моих прежних приключениях в эпохе другого будущего, она вежливо выслушала меня, однако ничего так и не сказала. Тем не менее я все-таки вытянул из нее правдами и неправдами признание в том, что она, как и я, путешествует сквозь время и оказывается в различных «альтернативных» мирах. Я пламенно надеялся на то, что в один прекрасный день она сдастся и все же поможет мне возвратиться в мой собственный мир. Стало быть, как-то раз я вручил ей свою рукопись и рассказал о Вас и о Долине Утренней Зари; я объяснил ей, как мне важно, чтобы Вы получили эту рукопись и смогли ее прочитать. Все остальное мне оставалось препоручить ей. Вполне возможно, что мое предположение касательно нее является полным заблуждением, но я так не думаю. Я даже спрашиваю себя, какова доля ее ответственности в успехе Гуда.
Черная Америка теперь – полноправный партнер государства Ашанти. Ее благосостояние вновь растет, и черные правят этой страной. Оставшиеся белые претерпели поражение в гражданских правах, и так будет оставаться еще некоторое время. Гуд говорил мне, что хочет «покарать целое поколение за преступление их предков». Когда же вымрет старшее поколение, он снимет стопу с преклоненной шеи белой расы. Я готов признать, что это действительно определенная форма справедливости, хотя внутренне я не могу найти аргументов в ее защиту.
Уна Перссон и я были, естественно, объектами ненависти для большинства белых в Америке. Нас презирали, называли «предателями» и еще похуже. Мисс Перссон проявляла ко мнению окружающих великолепное безразличие; я же чувствовал себя глубоко оскорбленным.
Я все же создание своей эпохи. Один год – это был максимум, который я смог выдержать в Америке Гуда. Многие из его людей были настолько любезны, что подчеркивали: они вообще не видят во мне белого и обращались со мной совершенно как с черным. Я был в состоянии оценить их добрые чувства, но это ни в малейшей степени не могло заслонить того плохо скрытого отвращения, с каким относились ко мне другие господа, с которыми мне также приходилось иметь дело при «дворе» Гуда. Так что я в конце концов попросил Черного Аттилу позволить мне возвратиться к своей службе в Бантустане. Наутро я уже был на борту воздушного корабля, доставившего меня в Капштадт. Там я буду решать, что же мне делать дальше.