– Марья Михайловна, – завопила я так, что на хрустальной люстре зазвенели тоненько подвески, – отзовитесь!
Но ни звука не доносилось из комнат.
Еле-еле передвигая ноги, я добралась до гостиной, сунула голову в комнату и завизжала. Все шкафы были открыты. Постельное белье вперемешку с хрустальными бокалами и тарелками валялось на полу. Здесь же расшвырянные книги, видеокассеты, газеты… Со стола сдернута скатерть, подушки с кресел и дивана валялись в разных местах. Но самое страшное не это. У окна, под самым подоконником, лежал, разбросав руки, Никитка. Светло-серый свитер мальчика, его белокурые волосы, голубые джинсы, бежевый ковер, на котором покоилось безжизненное тело, – все было залито яркой бордовой жидкостью. Не помня себя, я вылетела на кухню, схватила телефон и срывающимся голосом выкрикнула:
– Юрка! Сюда, ко мне, скорей…
Марьи Михайловны дома не оказалось. Дикий бардак царил по всей квартире, нетронутой оказалась лишь кухня. Наверное, негодяи, убившие ребенка и похитившие бабушку, нашли то, что искали.
Я сидела на кухне и сжимала в ледяных ладонях чашку с обжигающим чаем. Горячая жидкость огнем прокатывалась по пищеводу вниз, но меня парадоксальным образом трясло все больше и больше.
Юрка с оперативниками ходил по квартире. Потом послышался вой сирены, лязг носилок и нервный голос:
– Капельницу не задирай так, быстро течет.
Я мигом кинулась в коридор. Никитка лежал на носилках, которые двое мужиков несли вперед головой, а не ногами. Третий шел сбоку, держа в руках пластиковый мешок, от которого тянулась тоненькая прозрачная трубочка, теряющаяся под одеялом, прикрывающим мальчика.
– Он жив!!! – обрадовалась я.
– Скорее нет, чем да, – раздраженно бросил доктор, и медики исчезли на лестнице.
– Почему ты не вызвала «Скорую»? – налетел на меня Юрка. – При таких ранениях исход решают минуты…
– Но, – забормотала я, – но я не думала… Полагала, что он мертв, столько крови.
Юрка разинул было рот, но тут сзади, от входной двери, раздался бодрый голос Марьи Михайловны:
– Никиточка, детка, почему же у тебя дверь раскрыта? Сколько раз говорила, запирай аккуратно, иди сюда, смотри, что я принесла…
Я онемела, Юрка сразу тоже не сообразил, как поступить. Художница вошла в прихожую. В правой руке она держала большую хозяйственную сумку, в левой два шоколадных яйца.
– Ники… – начала она, но, увидав меня, осеклась. – Виолочка? Слава богу, это вы. А то уж я испугалась, кого Кит впустил. Ну как съездили?
Я растерянно протянула ей договор:
– Вот.
Марья Михайловна поставила кошелку и сказала: