– Тотошка, – прошептала она, и его черный нос разорвал поверхность воды, любопытный, всегда охочий до еды. – Тотошка!
Уинтер взяла пригоршню корма из кормушки, которую установили и не забывали наполнять, как она хотела, и села на берегу пруда. Она покормила внезапно появившиеся оранжевый, золотой, белый и черный вихри, с облегчением узнав их всех, пока они брали пищу из ее пальцев цвета слоновой кости.
– И Белинда! И Лев, такой же толстый поросенок. Здравствуй, Страшила, сюда, теперь твоя очередь. Привет, Дровосек.
– Ты хорошо с ними знакома, – прошептал Марк, борясь с нахлынувшими на него чувствами при мысли об одинокой, напуганной, нелюбимой девочке, чьими лучшими друзьями были эти рыбки. О Уинтер!
Она повернулась к нему со счастливой улыбкой:
– Я знаю их всю жизнь. Эти рыбки живут пятьдесят лет, а иногда и до ста. – Ее улыбка слегка поблекла. – Дольше, чем прожила моя мать.
– Человек стал жить дольше золотых рыбок только в этом веке. Нам сообщили об этом в первый день в медшколе.
Уинтер серьезно кивнула и вернулась к кормлению рыбок, разговаривая с ними и заканчивая свою историю. О том, как гадкий утенок превратился в лебедя, как она всем нравилась и все тянулись к ней, когда она вела себя соответствующим образом, о том, что Жаклин умерла как раз тогда, когда они с матерью только-только начали сближаться, как она ждала отца и как рассталась со своими мечтами.
Рассказ закончился, и Марк узнал все – о ее страхах и тайнах, и кто она на самом деле. Уинтер замолчала, глядя на рыбок. Они выжидающе смотрели на нее, требуя еды, а она ждала, когда заговорит Марк. Может, он и не заговорит. Может быть, когда она наконец заставит себя посмотреть на него, его уже здесь и не будет.
Но пока еще он не ушел. Уинтер ощущала его магнетическое присутствие и жар чувственных голубых глаз, устремленных на нее. Марк двинулся позади Уинтер, и она задрожала, когда он нежно дотронулся до ее обнаженных плеч.
– Я не та, за кого ты меня принимал, да?
– Ты именно та, за кого я тебя принимал. – Одинокая и чувствительная, ранимая, добрая и любящая. Марк наклонился и поцеловал мягкую кожу у корней душистых шелковых прядей. И прошептал: – Именно та…
Уинтер с надеждой и мольбой ощутила его губы на своей коже, но окаменела, когда реальность обрушилась на нее и она услышала непроизнесенное слово «кроме».
– Кроме того, – быстро продолжал Марк между ободряющими поцелуями, – что хочу видеть тебя счастливой.
– Я счастлива. – «Сейчас. С тобой. Как никогда».
– И хочу, чтобы я оказался прав.
– Прав?
– Насчет того, что ты знаменитая актриса. Когда я наблюдал за тобой на свадьбе, я был в этом уверен.