Ныряющие в темноту (Кэрсон) - страница 224

"Несколько дней назад злые «томми»[5] сбрасывали много бомб, и был очень большой грохот. Ты был совсем спокоен и спрятал свою маленькую головку под мамино пальто. Ютта смеялась, когда гремели взрывы, и она была спокойна. Это была страшная ночь, и, как ты сказал, много домов упали. В нашем доме тоже был ужасный беспорядок. С тех пор ты не любишь спать один, и ты хочешь баиньки с мамой. Даже ты, мой маленький проказник, начинаешь понимать, какая страшная эта война.

Скоро папа должен будет выйти в море на своей подлодке, и мы горячо надеемся на то, что скоро встретимся, здоровые и в мирное время. А ты снова будешь с мамой и Юттой ждать меня, а потом радостно закричишь: "Мамочка, папа идет!"

Пусть это время наступит скоро. Пусть рука Господа защищает вас, дорогие мои, от ужасных вещей, защищает и хранит вас до того времени, пока светлая и спокойная пора не воссоединит нас. Тогда солнце снова будет светить на вас, дети мои, а особенно на ваших родителей, которые живут только для вас и ради вас, и неописуемое счастье сделает нашу жизнь снова стоящей и наполненной смыслом.

С большой любовью,

папа".

В середине ноября подлодке «U-869» оставалось всего несколько дней до военного похода. Как было принято, экипаж придумал флаг и девиз как эмблему лодки. Возможно, вдохновленные фильмом «Белоснежка», который подводники смотрели вместе накануне, они выбрали себе девизом "Хей-хоу!", они написали это поверх изображения подковы и номера 869. Под всем этим они написали слова популярной песни, которую пела шведка Зара Леандер. А именно: "Знаю, однажды чудо случится, и жизнь, как во сне, для меня закружится".

"U-869" должна была отправиться на войну ориентировочно 1 декабря 1944 года. В последние часы перед отходом один из друзей Нойербурга, врач, сделал ему тайное предложение. Он напишет письмо в командование военно-морского флота о том, что Нойербург заболел и слишком слаб, чтобы командовать подводной лодкой. Эрна умоляла мужа принять предложение — она знала, что субмарины не возвращаются из походов. Нойербург поблагодарил доктора. Он тоже знал, что подлодки не возвращаются, но у него был долг перед Германией и экипажем. Он отказался.

Когда Нойербург прощался с семьей, Эрна заметила, что он кое-что не взял.

— Ты забыл свои золотые карманные часы, Гельмут, — сказала она.

— Нет, — ответил Нойербург. — Пусть они будут у вас, считайте минуты до моего возвращения.

Примерно в это же время торпедист Франц Нэдель и несколько его товарищей с «U-869» ехали домой к его родителям на прощальный ужин. Его невеста Гила прижалась к нему. Мать пошла на кухню, чтобы подать выпивку и закуски. В других обстоятельствах Нэдель с друзьями уже болтали бы, пели и наслаждались свободой. Но они сидели в гостиной, все еще в форме, смотрели прямо перед собой и молчали. При виде этого улыбка Гилы медленно исчезла. Она вглядывалась в их лица. Один из них вдруг заплакал, потом другой, а затем все сразу.