Даже если ныряльщик держит направление, он должен справляться еще и с проблемой видимости. На глубине в 200 футов океанское дно окутано тьмой. Внутри останков кораблекрушения еще темнее, иногда там просто непроглядная тьма. Если бы видимость была вопросом всего лишь света, головной и ручной фонарь ныряльщика стали бы простым решением. Однако останки судна наполнены илом и обломками. Малейшее движение ныряльщика — рука, протянутая к тарелке, удар ласта, поворот, чтобы запомнить ориентир, — может поднять ил и закрыть видимость. В условиях такой непроглядной темноты искатель глубоководных кораблекрушений — это в большей степени искатель теней, ищущий силуэты останков так же упорно, как и сами эти останки.
Пузырьки от акваланга тоже не помощники ныряльщику. Воздух, который он выдыхает, поднимается и срывает с места ил и ржавчину над ним.
Одним своим дыханием ныряльщик вызывает ливень из хлопьев ржавчины, величиной от сахарной крупинки до горошины. Пузырьки приводят в движение и горючее, которое во всех случаях вытекает из баков и оборудования, затем расплывается по всему пространству места крушения; горючее превращается в мелкую пыль, которая попадает на маску ныряльщика и ему в рот. Теперь видимость еще больше ухудшается. Уже нет таких понятий, как направо и налево. Понятия «там» тоже не существует. В дымке ила, ржавчины и горючего привычная ориентация невозможна.
Чтобы не поднимать клубы ила, ныряльщик учится перемещаться с минимальными движениями. Некоторые двигаются, словно крабы, используя только пальцы, чтобы подтягивать тело вперед, а их ласты остаются неподвижными. Они не отталкиваются, чтобы подняться или опуститься, а накачивают и спускают воздух из плечиков и компенсатора плавучести, который расположен между телом ныряльщика и баллонами и служит для контроля плавучести. Когда они попадают в заинтересовавшее их место, они могут прижать к себе колени и руки, отрегулировать плавучесть и начать работать, стоя на коленях, при этом едва касаясь пола.
Это всего лишь промежуточная мера. Ныряльщик, который проводит достаточное время внутри затонувшего судна, все равно нарушит «обзор»; вопрос только в том, как скоро и как серьезно. Лишь только поднимется ил, выпадет ржавчина и расплывется горючее, видимость внутри затонувшего судна может быть нарушена на несколько минут, а то и больше. Если даже ныряльщик великолепно ориентируется, он не сможет видеть достаточно хорошо, чтобы выбраться наружу, а если он будет совершать частые движения, клубы ила начнут разрастаться. В условиях нулевого обзора ныряльщик может находиться в пяти футах от выхода, но так и не найти его. Осознание этого обостряется в результате азотного наркоза, когда малые проблемы раздуваются под гром "африканских барабанов", а нулевой обзор может показаться самой большой проблемой из всех. Во всепоглощающей темноте растерявшийся ныряльщик становится кандидатом в без вести пропавшие.