Невольно я поймал себя на том, что этот человек начинает вызывать у меня симпатию.
– А не кажется ли вам, – сказал я, – что если бы вы не думали так много на эту тему и постарались бы забыть…
– Приходится думать! Приходится! Попросите человека, который входит в комнату, чтобы он не смотрел на стены. Попросите его, когда он в театре, отводить глаза от сцены. Вы всегда видите самого себя. По крайней мере я… И совсем недавно мне казалось, что это совершенно правильно. Мне нравилось, как я выгляжу в собственных глазах, – сообщил он мне, бессознательно обретая высокомерное выражение, – поскольку все было хорошо и правильно, и я больше не выглядел дураком по сравнению с… Но что-то изменилось – вдруг! – и теперь меня куда-то тащит, а я все говорю и говорю… Послушайте, я кое-что совершил; это в самом деле было, по мне не хотелось бы распространяться на эту тему, разве что она как-то имеет ко мне отношение, но все это выглядит такой ерундой, что когда я рассказываю, то кажусь сам себе полным олухом. Вы понимаете меня? Мне приходилось оскорблять людей. Вспоминаю, что случалось это в давние времена – откровенно говоря, я придерживался весьма низкого мнения о них, – достаточно спокойно сообщил он мне, – а теперь я это делаю сознательно. Особенно по отношению к той публике, что толпится вокруг Мириам…
– Вы их знаете?
– Я знаю Холмса и эту девицу Кирктон, вот и все. У меня нет никакого желания встречаться с остальными, – холодно уточнил он, – ибо они меня совершенно не интересуют. Помню, что когда увидел у Мириам фотографию этого Сэма Бакстера, цветной увеличенный снимок, – она любит такие детские игрушки, то дал чисто научное сравнение, черточка за черточкой, этого типа и рыжего орангутанга из Малайи.
– Без сомнения, весьма научный подход.
Он задумался.
– Речь, конечно, идет не только об этих фактах. Однако, когда Мириам стала мне рассказывать, что Бакстер, всего лишь восемь месяцев пробыв в каирском посольстве, стал говорить по-арабски как местный уроженец, я дал этому соответствующую оценку. – Его улыбка снова сменилась удивленным и горестным выражением. – Почему я не хочу встречаться с ними? Почему? Да я могу поставить в тупик любого из них, могу нокаутировать любого так, что он неделю не придет в себя, могу… Но вместо этого я проявил себя полным идиотом, уронив сундук с посудой… а затем упал в обморок, как институтка!..
Он вскочил с кресла.
– Плохо! И я должен справиться с этим в одиночку. Я рассказываю вам об этом частью для того, чтобы снять груз с души, а частью – чтобы объяснить, почему я сегодня так глупо повел себя в вашем кабинете. Не знаю, что случилось со мной, разве что сказалась ссора с вашим констеблем. Я просто выключился, но почему это случилось со мной, когда вы упомянули человека со светлыми бакенбардами, напавшего на вашего сержанта? Почему? Понятия не имею. И я ровно ничего не знаю, что тут случилось этим вечером, и, уж конечно, никогда раньше не видел этого мертвеца.