Констебли перенесли его в комнату, в которой было больше света, чтобы полицейский врач мог произвести предварительный осмотр. О том, что во «вдовьей комнате» трагически погиб человек, напоминали, кроме беспорядка, еще две странные вещи. На полу, возле правой руки Бендера, была найдена смятая игральная карга – из тех, что использовались в доме Мантлинга, со щитом на рубашке. Это была девятка пик. Другой предмет был найден лежащим на груди Бендера. Это был длинный, но очень узкий свиток плотной бумаги, свернутый так туго, что мог бы уместиться в наперстке.
Теперь оба этих предмета лежат на столе. И на них задумчиво смотрел старший инспектор Хамфри Мастерс.
Старший инспектор Мастерс был точь-в-точь такой, каким его описывал Джеймс Беннет: дородный, спокойный мужчина с дружелюбным и проницательным лицом, вежливыми манерами и тяжелой челюстью. Он зачесывал свои седые волосы набок, чтобы скрыть обширную плешь. Он стоял и щипал нижнюю губу, плотно зажимая ее между большим и указательным пальцами, вытягивал шею, наклонял голову набок, чтобы со всех сторон рассмотреть лежащие перед ним предметы. Если он и не понимал ничего, то не подавал виду. Мастерс сдвинул котелок на самый затылок – тот почти упал – и с едва заметной улыбкой повернулся к Г. М.
– Ну, сэр, – сказал он, – на этот раз вы оказались в самом пекле, верно? Да. Знаете, я уже начал к этому привыкать. Я уже начал привыкать к тому, что меня вытаскивают из постели среди ночи, говорят, что творится какая-то чертовщина, и что дело опять не обошлось без сэра Генри Мерривейла. Мне снова повезло! В кои-то веки мне представился шанс заняться чем-нибудь поинтереснее кровавой резни в Попларе или вооруженного налета на магазин в Вест-Энде. Что скажете, сэр?
Г. М. поднял огромный кулак и потряс им. Он с явной обидой воспринял лучезарный сарказм Мастерса.
– Сынок, – сказал Г. М. – Я оказался в самом пекле не только в смысле того, что был на месте преступления во время его совершения. Черт меня побери, а что я мог сделать? Они мне говорят: «Мы собираемся сыграть в одну маленькую игру». И что? Какой аргумент я должен был привести, чтобы остановить их? Я лично сам прочесал всю комнату и готов был поклясться, что никаких фокусов в ней нет. Даже если бы я и захотел им помешать, как, спрашивается, я мог это сделать? Мне нужно было выбежать на улицу и ухватить за шиворот полисмена? «Ради бога, констебль, пойдемте скорее! Одному из гостей лорда Мантлинга угрожает страшная опасность. Он собирается войти в комнату и там посидеть». И что бы он мне ответил? «Сэр, я бы посоветовал вам сейчас пойти домой и хорошенько выспаться». И вот к чему все привело… Конечно, вам сейчас весело. Поначалу. – Г. М. никак не мог удобно устроиться на кровати. – Это потому, что у вас под рукой есть я и не могу уйти, даже если бы захотел; я свидетель, и, если хотите знать, чертовски обеспокоенный свидетель. Мастерс, я – напыщенный болван. Как бы вы себя чувствовали, узнав такое о себе? Легко оправдываться: «А что я мог сделать?» Вся соль в том, что я и вправду ничего не предпринял.