Глаза Грэма потемнели от ярости.
– Так ты считаешь, я боюсь Диллона Кэмпбелла?
– Если не боишься, – произнесла Флэйм, тряхнув головой, – значит, ты глупец.
– Диллон никогда ни о чем не узнает.
– Вот именно. – Голос Леоноры стал еще тише, ужас и отвращение охватили ее при мысли о том, что им вместе с Флэйм предстоит вынести. – Не узнает, если в живых не останется ни одного свидетеля. Наверное, именно поэтому вам и удавалось так долго оставаться безнаказанным, да, Грэм? Вы и есть тот неуловимый убийца, перед которым дрожат жители окрестных сел.
– Нет! – живо возразила потрясенная Флэйм. – Такое трудно представить! Диллон говорит, что человек, способный на подобные злодейства, должен быть настоящим чудовищем.
Грэм скривил губы в жестокой ухмылке, не оставлявшей никаких сомнений в его намерениях.
– Ага, так я, выходит, чудовище?
– Пресвятая дева, так это правда… – прошептала Флэйм.
– Жаль тебя огорчать. – Он ухмыльнулся еще шире. – Но это правда, девочка.
– Но… зачем?
– Зачем? – Лицо Грэма исказилось от неистовой ненависти. – Затем что я тоже имею полное право на свои маленькие удовольствия, тем более что мое детство радостным не назовешь. Рос без отца, а мать рассыпала свои ласки всем, кто ни попросит, кроме сына, которому они были нужнее всего.
– По деревне ходили слухи о твоей матери, Грэм: дескать, она отдавалась любому, у кого в кармане водились деньги. Но людям было невдомек, что ты так терзаешься из-за ее распутства.
– Терзаюсь? – Он прищурил глаза. – Наоборот! Я решил пойти по ее дорожке. Я тоже распутничаю… на свой лад. И никакой Диллон не может мне помешать.
Последние слова он произнес не очень уверенно.
– За что ты так ненавидишь Диллона? – спросила Флэйм.
– Диллон! – Он сплюнул. – Я его с детства не выношу, твой драгоценный братец всегда и во всем считал себя главным. Когда мы мальчишками жили в монастыре, монахи на него чуть ли не молились. И теперь та же история – величайший воин во всей Шотландии, Роберт Брюс, так ослеплен Диллоном, что считает его кладезем всех добродетелей. – Голос Грэма задрожал от долго скрываемой ярости. – Это меня должны были направить в Англию. Женщины обожают меня. Мужчины мне доверяют. С какой стати такое важное поручение доверили грубому воину с лицом, изуродованным шрамом, доставшимся от меча англичан?
Флэйм заговорила, и ее голос немногим отличался от хриплого шепота:
– Ты называл себя другом Диллона. Ты находил кров в его доме, ты ел его угощение, ты разделял с ним горе и радость. Неужели же ты все это время ненавидел его?
– Да, я ненавидел его за то, что мне никогда не суждено стать таким, как он. А тебе, моя милая малышка Флэйм, придется разделить судьбу англичанки, уж слишком усердно ты за ней гналась.