– Лиза! Лизонька!
– Я тут, – позвала Лизавета, пробуя ногой дно. Нужно сделать шаг вперед, потом назад. Главное, не оступиться.
– Лизонька, девочка моя... иди ко мне. – Человек приближался, широко расставив руки. В левой поблескивал узкий полумесяц серпа. – Я твой отец... я, а не он... я тебя спасу...
– Как Анисью? Зачем ты ее убил?
Шаг назад. Острый камушек под пяткой, что-то скользкое обвило лодыжку, точно примеряясь, но потом отступило.
– И всех остальных. Отец назвал твое имя. А я не понимаю, почему?
– Потому! Он проклятый! Он всегда был проклятым! – Иван ступал осторожно, нащупывая ногой дно. – Он... он никакой не англичанин. Он из Погарья, сирота Микитка Рябушкин, взятый в дом из милости. А потом за милость эту злом отплативший. Он брата своего ведьмовством извел, а потом и дядьку, и жену его... мне Нюрка сказывала, как ей хозяйство досталось. Я все знаю... все...
– Неправда!
Почему он не падает? Неужели догадался? И шаги у него шире, чем у Лизаветы... а коса хоть длинная, на треть озера, но обрывается-таки.
– И матушку твою, Елизавету, сгубил, одурманил, окрутил, привязал к себе! Он! Все его вина... его...
И близко уже, совсем близко. Но торопится Лизавета, отступает, уже прямо так и идет, не опасаясь в ямину провалиться.
– А Нисья в чем повинна была?
– Кто? Она? Грешница! Развратница! – замер-таки, разозлился, руки к небу воздев, завопил: – Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел Диавол в сильной ярости![2]Он совратил! Он низверг душу невинную во грех похоти! Грех смертный!
– А Зузанна?
– Старая стервь! Все виновны! Все! Развратничали двое, третья прикрывала... и ты, Елизавета, тож!
Иван вдруг замолчал и прыгнул, преодолевая одним махом расстояние, их разделяющее. Лизавета, вскрикнув, отступила, ноги ее ушли вдруг под воду, но, прежде чем она успела испугаться, нащупали все ж твердую землю.
А вот Иван не удержался, рухнул в яму и сразу ушел под воду. И вынырнул, и снова ушел, скрывшись с головой. Выберется!
Выберется и убьет, как прочих убивал, за грехи, им же придуманные. Бежать надо! Но не может и шелохнуться Лизавета, стоит по самую грудь в воде да смотрит, как упрямо барахтается, пытаясь выплыть, Иван. И вроде рядом место безопасное, такое, чтоб ногам опора была, но отчего-то не выходит у Ивана доплыть.
Будто мешает кто...
Русалка?
Нет, в русалок Лизавета не верила. А много позже, повзрослев и узнав некоторые факты, лишь убедилась в правильности этой своей версии. Факты Лизавета Никитична любила, повторяя всякому, кому случалось рассказывать о странной судьбе батюшки своего, что не было у алхимика Якова Брюса ученика по имени Никита. И что когда с Брюсом несчастие случилось, Мэчган в Петербурге пребывал, делами торговыми занимаясь, а потому никоим образом не может быть причастен к смерти брюсовой и книги волшебной похищению. И что отшельничество Мэчгана, нелюбовь к дочери, каковые в детстве ее, Лизавету, обижали, – суть явные признаки нездоровья душевного, итогом коего стал пожар в усадьбе, унесший жизни четверых, включая самого Никиту Данилыча.