Тут же он — как гимназистик из главы «У наших», как Лебедев или Лебядкин какой-то… опростоволосился.
И я опять-таки чувствую и мучаюсь (из-за него несравненно больше, чем из-за себя), а как он сам мучился, как мучился — о, кто-нибудь заметил? Сам-то он не мог же не заметить этого — «слово не воробей», должен же был понять, что и на том свете ему это не простится, покаяться смиренно придется, встреться он с Пушкиным. Хотя ясно, что тот простил бы его весело, великодушно и грустно. Ну хорошо, ладно, наверное, тут срыв — и правда, с кем не бывает. Еще б немножко — и хватанул бы на Христа, нашел бы и у Него «единственный дрянной стих»…
Были у Достоевского фантастические, я бы сказал, «припадки безвкусицы» (отнюдь не гениальные — имея в виду того француза, который сказал: «Мне гением помешал стать слишком большой вкус»).
Вообще о цитировании
В науке — яснее ясного. Тут уж, позвольте, все должно быть точно. Бессознательности нет места.
Но в искусстве? В литературе, поэзии? В музыке, живописи, графике, скульптуре? Здесь особые законы «цитирования». Оно может быть даже бессознательным. Порой без цитирования нельзя, невозможно просто. Насколько сознательно или невольно — другой вопрос. Цитирование может быть серьезным, серьезнейшим. А может — даже пародийным.
Кто когда заметил: «Дым, туман, струна звенит в тумане…» (из Гоголя цитирует Порфирий у Достоевского в «Преступлении и наказании»). Да те же «клейкие весенние листочки» (из Пушкина). «Злая мышь в подполье» (это же из пушкинского «Скупого»).
А как Достоевский «обокрал» Тургенева? (См. замечательные наблюдения Р. Назирова).[159]
Пушкинские зерна, которые взросли... Как Достоевский читал Пушкина? Так же, как Гоголя, которого он знал наизусть, но только еще лучше, еще памятливее, с еще большей надеждой. С Пушкиным у него был какой-то явно-тайный роман: никого не «грабил» он в мировой культуре, как Пушкина, и знал, что каждое «краденое» зернышко взрастет небывало.
Разговор поэта с книготорговцем:
Внемлите истине полезной:
Наш век — торгаш;
В сей век железный
Без денег и свободы нет…
Ср.: «Деньги — чеканенная свобода» (кажется, из «Зимних заметок о летних впечатлениях»).[160]
Кажется, подтверждается мысль-гипотеза о том, что образ «подполья», образ «мыши из подполья» — вряд ли появился бы без Пушкина (переосмысленный, конечно).
Ср. Пушкин «Скупой» (Альберт):
…пускай отца заставят
Меня держать как сына, не как мышь,
Рожденную в подполье.
В «Записках из подполья» есть целый полуторастраничный МОНОЛОГ о МЫШИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ, точнее, монолог самой мыши. (На 33 строчках само слово «мышь» встречается 7 раз: «усиленно сознающая мышь», «несчастная мышь», «там, в своем мерзком и вонючем подполье наша обиженная, прибитая и осмеянная мышь немедленно погружается в холодную, ядовитую и, главное, вековечную злость».)