Это была ловушка. Какое-то другое, изменённое Королевство. Максимилиан привёл меня сюда обманом. Значит, Гарольд — не Гарольд… Замок — не замок… А как же Музей Того, что Следует Помнить? Мой портрет на гобелене — тоже не мой портрет?!
Люди разбегаются из города. Мародёры грабят покинутые дома. Гарольд просит меня увести его сына в мой мир и спасти. Они все сошли с ума. Сошли с ума — и забыли Оберона.
Совершенно потерянная, я вышла на лестничную площадку у входа в одну из башен. Витражное окно было распахнуто настежь — на запад. Там горел закат, алый и золотой, и длинные фигурные облака светились пурпуром и золотом. Это зрелище завораживало; не верилось, что в мире, где есть такой закат, Оберон мог исчезнуть навсегда. Это какое-то злое волшебство; может, ещё не все потеряно?
Закат перечеркнула чёрная птица. Бесшумно ударила крыльями, зависла прямо напротив окна. Я отшатнулась. Птица присела на подоконник. Скрежетнули когти по мрамору, и в ту же секунду превратились в пальцы, вцепившиеся в край окна. Максимилиан повис снаружи, на руках, глядя на меня снизу вверх.
— Убедилась? Всё поняла?
У меня за спиной бегали люди, переговаривались. Некроманта, висящего за окном, никто не замечал. Мне было страшновато смотреть на него: под нами было метров двадцать отвесной стены, а потом ещё ров, утыканный заострёнными кольями.
— Почему ты мне не сказал…
— А ты бы поверила?
Я прижала к себе посох, как любимую куклу.
— Что это значит, Макс? Что с ним… случилось?
— Расскажу всё, что знаю… потом. Начинается военный совет. Уговори Гарольда взять меня в союзники.
И он разжал пальцы. Я поперхнулась; чёрное тело Максимилиана полетело вниз, на лету съёжилось и обернулось птицей. Птица взлетела на уровень заката, каркнула что-то в мою сторону и умчалась.
* * *
Бальный зал, где когда-то праздновали свадьбы сразу четырёх принцесс, превратился теперь в зал военного совета. Королевский трон стоял пустой. Я посмотрела на него — и сразу отвела глаза. Вокруг собиралась толпа, вдоль стен теснились стражники и придворные, быстрым шагом вошёл Гарольд и сел справа от пустого трона.
— Его величество король Уйма Первый Вегетарианец! — провозгласил слуга надтреснутым, но громким и торжественным голосом.
Рявкнули трубы. Двумя колоннами в зал двинулись обросшие бородами, лохматые дикари в одеяниях из грубо выделанной кожи, с браслетами и ожерельями из звериных зубов, а кое у кого болтался на шее птичий череп. Лица их были покрыты шрамами; разве что на лбу у каждого не было написано «людоед», а так всё ясно.
Потом вошла туземка. Какая-то островитянская красавица: в пышной юбке из пальмовых листьев, в меховом лифчике, украшенном иглами дикобраза (во всяком случае, так мне показалось). Её чёрные волосы торчали вверх — уж не знаю, каким образом их закрепили, но из-за них туземка была похожа на жёсткую щётку, поставленную стоймя. На босых ногах у неё звенели браслеты с колокольчиками, руки, обнажённые до самых плеч, были расписаны узорами. В каждом ухе блестело по огромному драгоценному камню, правую ноздрю украшал камень поменьше. Лицо её, раскрашенное белой и чёрной краской, показалось мне странно знакомым.