Немного освоившись в комнате, я выглянула в окно. Изнаночное Королевство казалось блеклым, сумрачным, вовсе не таким, как настоящее. Я видела людей, суетящихся на крепостной стене, и знала, что каждый из них опутан нитями и узелками, хотя разглядеть их с такого расстояния невозможно…
— Ты будешь мне помогать или нет?!
Максимилиан сгрузил с полок уже половину книг, больших и маленьких, в кожаных и матерчатых переплётах. Я не сразу заставила себя взяться за светящиеся нити; на ощупь они оказались очень разные — шершавые и заскорузлые, скользкие, как шёлк, пульсирующие, как трубочки с горячей водой; иные расползались в руках, как гнилые травинки. Это были причины, следствия, обрывки когда-то прочных связей. Две книги, одинаково большие и толстые, оказались прочно пришиты друг к другу — автор одной был учеником автора другой, оба жили в незапамятные времена…
Подсвечивая себе навершием посоха, я заглянула в самую глубь шкафа. Туда, как в тёмную пещеру, уходили нити; я нащупала странный томик. Чёрный кожаный переплёт местами будто истаял, из-под него проглядывал то картонный, совсем простой, то медный с прозеленью, то жёлтый из непонятного материала. Вся книга казалась слепленной из фрагментов и лоскутков, и непонятно, как всё это держалось вместе.
— Книга-оборотень, — сказал Максимилиан. — Испорченная.
Он бесцеремонно выхватил мою добычу. Лопнули две-три старые нитки, другие потянулись за книжкой, будто лазерные лучи, — откуда-то с потолка, с пола, от двери…
— Ого, — сказал Максимилиан.
Он плюнул на палец и потёр обложку. Чёрный кожаный переплёт на миг сделался серым и снова вернул себе прежний цвет, картонные «заплатки» потемнели. Проступило название — «Чердак Мира», частью тиснённое золотом, частью отпечатанное типографской краской на картоне. Совсем недавнее воспоминание проскользнуло, будто солнечный зайчик, по дну памяти — и пропало раньше, чем я успела его ухватить.
— Здесь свежие нити, — пробормотал Максимилиан. — Молодец, Ленка.
И он принялся пролистывать страницы, то жёлтые, то белые, украшенные старинными гравюрами и аляповатыми детскими иллюстрациями. Эта книга напоминала модницу, нацепившую одновременно бальное платье, лыжную шапочку, звериную шкуру, бикини и рясу. От каждой страницы тянулись нити, и они путались, свивались в клубок, рвались, но одна нитка выделялась среди всех. Она прошивала книгу, она держала на себе весь спутанный клубок других нитей, и даже на ощупь была тугой, как струна. Максимилиан ловко выделил её, ухватился и, скользя по нити пальцами, проследил до самой двери. Там нитка уходила вниз, в полный узелков «ковёр», и пропадала в тумане.