– Look at it![65] – не переставая улыбаться фотографам, обратилась к нему Грета. – Здесь Дзеффирелли снял одну из своих самых красивых сцен!
Грете хотелось выглядеть веселой и счастливой, и она на самом деле весело смеялась, однако чувствовала, что для полного счастья ей чего-то не хватает. Камерон как-то сказала ей: когда находишься в center of things, где не ты неприкаянно вращаешься вокруг мира, а сияющий мир вращается вокруг тебя, на тебя порой наваливается такая смертельная усталость, что все тебе кажется чужим и далеким, даже твой любимый и твои родители.
Грета смотрела на Фрэнка, который озирал bridge – тот самый, что вовсе и не мост, и понимала, что что-то идет не так. Конечно, если вглядеться в профиль Фрэнка, да, скорее всего, и в профиль любого другого существа мужского пола, наверняка покажется, что что-то не так. Интересно, часто ли женщины вглядываются в профиль мужчины, которому отдали свое сердце? И возникает ли у них при этом крайне неприятное чувство, заставляющее думать: неужели это тот самый человек, которого я люблю? А потом он поворачивается к тебе анфас, и все становится на свои места.
Грета переместила взгляд и посмотрела на Фрэнка анфас. Damn, он все равно оставался чужим.
Грета уже открыла рот, чтобы сказать «It's wonderful,[66]Фрэнк!», или «Nice!», или еще какую-нибудь глупость в этом же роде, что-нибудь такое, что она привыкла говорить, когда решительно не знала, что сказать.
И тут вдруг Фрэнк ухватил ее за левую грудь и с силой сжал ее, потом вцепился ей в бюстгальтер и, бормоча «О Мадонна!», рухнул перед ней на колени – прямо при всем честном народе! Oh God, что это он собирается делать? мелькнуло в голове у Греты. Здесь, при всех? После этого у нее больше не осталось времени на размышления, потому что она начала медленно оседать, увлекаемая к земле Фрэнком, намертво вцепившимся в бретельки ее бюстгальтера. В этот миг что-то вылетело у Фрэнка изо лба, брызнув во все стороны, как будто кукушка выскочила из часов, только почему-то вместо кукушки бил фонтан.
Грета ахнула и схватилась за голову. С прической явно творилось что-то не то. Она обернулась и тут увидела Чаза – с лицом залитым кровью он медленно валился на асфальт.
Лежа на земле, за мгновение до того, как потерять сознание, Грета успела заметить, что у Чаза нет одного глаза.
Нуччо, довольно смеясь, поднял стекло автомобиля. Между колен у него стояло еще дымящееся ружье. Сидящий рядом с ним Бруно Парринелло тоже засмеялся и тронул с места битый «мерседес», который, взвизгнув резиной, резко набрал скорость и рванул на поднимавшуюся вверх улицу Гарибальди. Минуты не прошло, а он уже мчался по площади Сан-Кристофоро. Заложив крутой вираж и проехавшись еще более или менее целым крылом об угол дома, автомобиль влетел в настежь распахнутые ворота неосвещенного гаража. За ним тут же опустились ворота. Из машины вышли Нуччо, Бруно и еще двое парней, которые перебрались в белый грязный фургон, заставленный ящиками с зеленью. Фургон, фыркнув, выехал через другие ворота. Возле передвижной лавки, в которой продавались бутерброды с сосисками и жареный картофель, фургон притормозил, и водитель высунул руку в окно.