- Да ничего.
Наутро они простились, но испуг остался. Осталось и облегчение обоих, что больше они не зависят от жизни и смерти какого-то ростка, да еще наш обычный страх перед непоправимостью сделанного шага, перед собственноручно созданной невозможностью. Как сейчас, когда уже больше не узнать, жив ли еще и где он теперь, тот росток, бывший подарком любви.
Сцена третья. Истязатель клевера
"Из-за тысячи бед и причин я не знаю радостей мысли, творчества, страсти, которыми живет все вокруг. Я оглох, а ведь музыка была счастьем моей жизни. Ослабел до того, что долгие прогулки для меня теперь невозможны. И так чего ни коснись...
Я выбрал этот кустик клевера для Истязаний, выбрал из многих. Бедный ты мой избранник! Посмотрим, смогу ли я создать для тебя мир беспросветной Муки. Дойдут ли твои Безгрешность и Боль до таких пределов, что это взорвет Мир, взорвет Вселенную и кто-то возопит о Небытии, станет умолять о Небытии, о полном Прекращении для себя и всех прочих, ведь мир устроен так, что отдельной смерти в нем нет либо гибель Всего, либо неисчерпаемая вечность для всех... Единственное постижимое уму прекращение это прекращение Всего. Мысль, что кто-то чувствующий вдруг перестанет чувствовать, оставив после себя, прекратившего существовать, ту же неизменную реальность, нет, это невозможно, это не умещается в голове.
Избранный из миллионов, ты будешь, будешь существовать на свете только ради Муки! Пока еще не пора. Но завтра я стану благодаря тебе настоящим художником Мучений!
Последние три дня, шестьдесят-семьдесят часов подряд, дул ровный летний ветер с отклонением разве что на градус-другой, не больше. Дул и дул в одном и том же направлении, с одними и теми же микроскопическими колебаниями, одними и теми же микроскопическими различиями в направлении и в колебаниях. Дверь дома между перилами крыльца и придвинутым, чтобы сократить размах, стулом колотилась, не переставая. Не переставая, колотилась под ветром и рама окна. И все эти шестьдесят-семьдесят часов дверь и рама минута за минутой уступали ровному нажиму ветра, а вместе с ними застыв или покачиваясь в кресле, я сам.
Наверное, тогда я и сказал себе: вот она, истинная Вечность.
Наверное, ради этого я на них и смотрел, ради этой находки, этой смеси пресыщенности, бесчувственности и бесцельности, этого переплетения боли, удовольствия, жестокости, доброты, всего на свете, во мне и зародилась тогда мысль стать мучителем клевера.
Попробуем, повторял я себе, попробуем, отказавшись от мысли о новой любви, предаться пыткам самого слабого и беззащитного существа в мире, самой хрупкой и ранимой из форм жизни: сделаться мучителем этого кустика. Бедный, он избран среди тысяч ему подобных, чтобы оттачивать на нем изобретательность и упорство инквизитора. Когда-то я хотел сделать росток клевера счастливым. Но меня вынудили отказаться от этой мечты, оторвать избранника от себя, спрятать его среди других. С той минуты маятник моей извращенной и смертоносной воли качнулся в другую сторону, разом обратившись к противоположному к жажде зла. Тут у меня и блеснула мысль: надо так истязать безгрешность и незащищенность, чтобы толкнуть на самоубийство Вселенную, отомстить ей за то, что она дает приют злодеям и предателям, подобным мне. В конце концов, разве не она меня породила?