Откатившись в сторону, он снова замер. Ему опять померещилось еле заметное движение в дальнем конце помещения. На этот раз он не стал стрелять сразу, а осторожно подобрав на полу стреляную гильзу, бросил ее в сторону. Тут же темноту трижды прожгло огнем – затаившийся в дальнем углу противник выстрелил туда, где упала гильза, – как видно, тоже нервничал и попался на свой собственный трюк. Борис мгновенно отреагировал – выстрелил три раза в то место, где только что был Чиж… Точнее, он хотел выстрелить три раза, но «наган» шарахнул только дважды, третьего выстрела не было – патрон заело… Услышав сухой щелчок бойка, Борис обмер. Он быстро откатился на новое место, чтобы не получить пулю, но Чиж молчал. Борис снова бросил в сторону стреляную гильзу, чтобы проверить – может быть, его выстрелы достигли цели и Чиж убит, – но надежда не оправдалась: снова раздались два выстрела. Борис положил на пол ставший бесполезным «наган» и осторожно пополз по полу, вглядываясь в темноту и пытаясь определить место, где притаился враг.
– Что, господин офицер, никак, патроны кончились? – раздался в темноте голос, показавшийся Борису странно знакомым.
В ту же минуту загорелся фонарь Бориса, подобранный Чижом. Его свет ослепил после царившей в комнате темноты. Худощавый человек в офицерском френче без погон стоял возле стены с фонарем в одной руке и револьвером в другой, оглядывая помещение, чтобы найти и добить Бориса. Ордынцев вдруг вспомнил, где он слышал этот голос, где видел этого человека: минувшим летом этот худощавый офицер допрашивал Бориса в феодосийской контрразведке – наркоман и садист, находившийся на грани помешательства…
– Мать честная, Карнович! – закричал Борис, не веря своим глазам. – Вы что – с того света, что ли? Вас же в Феодосии расстреляли…
– Собирались, – злорадно сообщил Карнович, – да не успели.
– Ну, здравствуйте, штабс-капитан, – хрипло проговорил Борис, усаживаясь поудобнее и демонстрируя Карновичу раненое плечо. – Или вас теперь нужно называть батькой?
– Старый знакомый! – процедил Карнович, высоко подняв фонарь и направляя его свет на Бориса. – Господин Ордынцев, если не ошибаюсь!
– Не ошибаетесь. – Левую раненую руку Борис держал на виду, а правой пытался нашарить на боку единственное оставшееся оружие. – В отличие от вас, Карнович, я имени не менял и присяги не нарушал. А вам, выходит, удалось из тюрьмы бежать? Я всегда говорил, что в нашей контрразведке бардак!
– Ах, какие мы благородные – присяги он не нарушал. Да вашему Белому делу все равно скоро конец – не сегодня, так завтра. А я со своими мужичками успею озолотиться.