Я растерянно улыбнулась в ответ, не зная, что делать дальше. Мне не хотелось больше петь. Это был минутный порыв, и он закончился вместе с песней.
В это время к сцене подошел Дэн. Губы его недобро кривились и нервно подрагивали, а зло-прищуренные глаза превратились чуть ли не в щелку:
— Ты что здесь делаешь? — в упор глядя на меня, пьяным голосом выдохнул он.
— Я пела, — растерянно произнесла я.
— Слезай немедленно, я не позволю моей жене вертеться на подиуме. Тебе здесь не место!
— Дениска, ты не понимаешь. У твоей жены талант, ей будут рукоплескать все сцены мира, послушай старого зубра сцены, я никогда не ошибаюсь! — лысый толстяк тронул Дэна за плечо.
— Отвалите, Михал Михалыч, ищите себе сладкоголосых шлюх в другом месте, а если я увижу, что Вы снова к моей жене с чем-то подобным подкатываете, учтите, я на возраст Ваш не посмотрю, — резко оборвал его Дэн и, сбросив с плеча его руку, вновь обернулся ко мне, — Я непонятно сказал? Ты что застыла как изваяние, слезай!
Я, подхватив одной рукой подол платья, поспешно спустилась со сцены, и Дэн жестко схватил меня за плечо, — Запомни, если еще раз ты выставишь себя на потеху толпы, если еще раз такое повторится…
Договорить он не успел, уже на его плечо легла рука Ники и она тихим и воркующим голосом произнесла, — Дэн, мальчик мой, успокойся. Какая толпа? Она пела для меня. Это я ее попросила. Или ты сердишься, что она постаралась доставить твоей матери удовольствие?
— Нет, мам, ты что… если для тебя, то конечно, — Дэн тут же сбавил тон, и разжал руку, которой больно сжимал мое плечо.
После чего Ника тут же увела меня в сторону и, усадив к столу, стала уговаривать съесть какое-нибудь пирожное.
Я выбрала корзиночку с взбитыми сливками и свежей клубникой.
Ника с ласковой улыбкой смотрела на меня, а потом тихо спросила:
— Лиечка, кстати, а на каком языке ты пела?
Пирожное застряло у меня в горле, я несколько раз судорожно вздохнула, закашлялась и, проглотив наконец застрявший кусок, поспешно приникла к чашке с чаем.
— Что с тобой, моя девочка? Ты чего так испугалась? — Ника озадаченно воззрилась на меня.
Некоторое время я подавленно молчала, не зная как можно объяснить, что я лишь сейчас осознала, что язык, на котором я говорю и общаюсь в этом мире мне вовсе неродной…
— Я… я даже не знаю, как сказать… — выдавила из себя я, со страхом взглянув на Нику. Помня, что она не выносит ложь, и зная, как часто она догадывается о моих даже потаенных мыслях, я побаивалась ей врать и старалась всячески избегать ситуаций, когда бы мне пришлось это сделать.