Хантер-Джон появился несколько минут спустя с сэндвичем и бутылкой пива. От бальной еды, как он ее называл, у него всегда только разыгрывался аппетит. Эта история повторялась всякий раз, когда они возвращались домой с приема, и, хотя Эмма не слишком одобряла эту его привычку, ссориться из-за такого пустяка не стоило. В конце концов, он приходил с едой к ней в постель, а не поглощал ее в одиночку на кухне.
Обнаружив жену обнаженной, он, похоже, не удивился. Когда же это успело стать предсказуемым, а не желанным? Впрочем, Хантер-Джон улыбнулся, когда она неторопливо приблизилась и забрала у него пиво и тарелку с сэндвичем. Эмма поставила их на столике у двери и за лацканы смокинга повлекла мужа к постели.
Хантер-Джон засмеялся и позволил ей толкнуть его на кровать.
— И чему я этим обязан? — поинтересовался он, когда она потянула вниз язычок его молнии.
Она оседлала его, молча глядя ему в глаза, и немного замешкалась, не нарочно, вовсе не намереваясь распалить его. Однако он знал, на какие ухищрения она способна, и решил, что она медлит намеренно, чтобы доставить ему удовольствие, и эта мысль возбудила его. Его руки попытались совладать с ее бедрами, и он задвигался под ней, однако она оставалась неподвижной.
Эмма обожала секс и знала, что у нее талант, что в постели ей нет равных. Но вдруг ее мать права? Вдруг это все, что у нее есть? Не будь у нее этого дара, был бы Хантер-Джон сейчас здесь? Нужно ли ей волноваться, что Сидни вернулась?
— Хантер-Джон! — прошептала она, склоняясь, чтобы поцеловать его. — Ты меня любишь?
Его смех перешел в стон, так сильно его возбудило то, что он считал предварительной игрой.
— Ладно, признавайся: что натворила?
— Что?
— Купила что-нибудь? — спросил он снисходительно. — Что-нибудь дорогое? Вот из-за чего весь этот спектакль?
Он решил, что ей что-то от него нужно. Впрочем, откровенно говоря, так оно и было. Всегда. Она всегда добивалась от него того, что ей было нужно, таким способом. Всего, кроме одной вещи. От нее не ускользнуло, что Хантер-Джон оставил ее вопрос без ответа. Он не сказал, что любит ее.
Однако в прошлом он любил Сидни, а это значило, что следовало сделать так, как велела ей мать. Бороться за то, что у нее есть.
— Я хочу купить себе красное платье, — призналась она, чувствуя себя птицей, угодившей в терновый куст, колючую боль, страх, гнев. — Красивое красное платье.
— Мне не терпится увидеть тебя в нем.
— Увидишь. А потом увидишь меня без него.
— Вот это мне нравится.
В понедельник днем Клер у себя за столом в кладовой положила трубку телефона, но из руки ее так и не выпустила.