- Мы это не определяем.
- Но так и есть.
- Следуй за нами. Вероятно, все скоро разъяснится.
- 3а что вы забираете его? - Краш, казалось, был возмущен.
- Ты сам все слышал.
- Но какие у вас доказательства?
- Видимо, доказательства имеются. Иначе мы бы вас вообще не задерживали.
- Однако я имею право знать...
- Против тебя нет никаких обвинений.
- Мне лучше знать об этом, но сейчас речь идет о нем.
- Если он невиновен, проверка покажет еще сегодня.
- Наверняка он ни в чем не замешан.
- Если так, договоритесь с ним о встрече сегодня вечером.
- Не вечером, а прямо сейчас. Я полечу с вами. Мне нужно только сообщить в институт о своем возвращении.
-- У нас нет времени ждать тебя. Ты найдешь здесь наш адрес-волновик. Можешь прилететь, когда тебе захочется.
Краш занес их волновик в свой ручной мнемотрон и почти бегом бросился к станции дальней видеотронной связи.
Меня повели в другую сторону - к пышущей жаром плите космодрома. Неподалеку стояла ракета. Прежде чем войти в нее, я остановился и посмотрел на небо, на голубовато-серое небо знойных земных дней со слепящим белым солнцем в зените. Вероятно, на Плутоне, куда отправляют приговоренных. Солнце - всего лишь одна из множества звезд черного неба, и в его свете скалы не отбрасывают тени.
ЕГО поместили в комнату, в которой вместо окон были экраны - на них время от времени появлялись люди, которым было что сказать об осужденном. Когда нужда в свидетелях отпадала, на экранах зажигались далекие звезды, затерянные в глубинах Космоса. Может быть, они должны были представлять вечность, а может быть, бренность человека... Не знаю. Наверное, намного осведомленней меня был видеотроник, программировавший все это. Ибо звезды на экранах тоже были частью ЕГО. Когда я вошел в комнату, я тотчас же увидел ЕГО в сером, исходящем отовсюду и ниоткуда свете. В первое мгновение мне показалось, что это человек, и я хотел подойти поближе и тогда увидел, что это ОН, черный, неподвижный обелиск в человеческий рост, ОН - огромный мозг, знающий все о человеке и его истории, о строении живой ткани и закономерностях течения потоков, пронизывающих человеческий мозг.
Собственно говоря, я находился внутри его, в громадном здании, содержащем в себе его узлы и системы обеспечения. Обелиск был всего лишь символом, с которым мог разговаривать осужденный. Если бы его убрали, человеку пришлось бы обращаться к голым стенам, не зная, слушают ли они его. А приговоренному важно знать, что его голос доходит до кого-то и что его соображения будут приняты во внимание.