– Мама! Что ты ему сказала?
– Ох, ну что, что… Сказала. Просто поговорила по душам, о том о сем, обо всякой ерунде, о предках, о чести, о совести, о том, что земля дорожает… Но он и сам обрадовался, что ему не нужно продавать дом, – не у каждого хватит духу выгнать из дома семью с четырьмя маленькими детьми.
Мама забралась под одеяло и тонким обиженным голосом сказала:
– Лиза, ты взрослый человек, я могу говорить с тобой как женщина с женщиной. Я живу в розовых очках, ни разу не взглянула на документы, тем более у нас никаких документов нет… Но я же не знала, что я должна об этом думать! У меня же есть муж, отец моих детей! Но ваш отец – он-то знал, что мы живем в чужом доме! Как твой отец мог поступить со всеми нами так легкомысленно?! За эти годы можно было прописать вас в Лисьем Носу, и тогда вы имели бы какие-то права на этот дом, в котором прошла вся моя жизнь… Что это – небрежность? Нет, это безразличие, безразличие к вам! Скажи мне, Лиза, что я должна об этом думать?
Но я не знала, что она должна об этом думать, что это – небрежность или безразличие к нам.
– А ты, ты куда смотрела? – строго сказала мама. – Тебе никогда не приходило в голову, почему в твоем паспорте стоит штамп о прописке на Петроградской и какие у тебя права на этот дом?! Это все твой эгоизм, ты во всем повторяешь своего отца – тебе осталось только засесть наверху, как он!
После мамы я поднялась к отцу – ведь он весь день совершенно один нервничает там, наверху. Представляет, как единственно возможный для него порядок жизни разрушится навсегда… Отцу было бы хуже всех – он не мог бы ночевать у подружек, ходить в ночные клубы, у него не было бы даже крайнего варианта – возможности выйти замуж по расчету.
– Все устроилось, все хорошо, – сообщила я, – так что не волнуйся.
– Как я могу не волноваться, если это противоречит, угрожает всему, всей моей жизни. Мои книги… – взволнованно сказал отец.
– Не волнуйся, мы сможем жить в нашем доме, сколько захотим, у тебя останется твой кабинет, твои книги, твой письменный стол…
– О чем ты, собственно, говоришь? Я и не думал волноваться из-за стола, – пробормотал отец. – Прости, Лиза, но сейчас я не в силах с тобой разговаривать, я слишком взволнован. В этой статье, которую я получил сегодня утром, высказывается взгляд, противоречащий всему, что я делал в течение жизни… Я уже написал ответ и заявку на следующую конференцию. А сейчас ты уходи, мне нужно кое-что посмотреть.
Я хотела спросить, как отцу удается не думать о плохом, но тут вдруг что-то со мной случилось.