Однако дело его было постороннее, и он спросил Зворычного, когда все утихло:
– Петя! Ты не спишь?
– Нет, а что?
– Мне бы занятие надо! Что ж я у тебя нахлебником буду жить!
– Ладно, это устроим – завтра поговорим! – сказал сверху Зворычный и зевнул так, что кожа на лице полопалась.
«Зазнаваться начал, серый черт: в партию записался!» – подумал Пухов на сон грядущий и, слабея ото сна, открыл рот.
На другой день Пухова приняли слесарем на гидравлический пресс – он снова очутился за машиной, на родном месте.
Двое слесарей были старые знакомые, обоим им порознь Пухов рассказал свою историю – как раз то, что с ним не случилось, а что было – осталось неизвестным, и сам Пухов забывать начал.
– Ты бы теперь вождем стал, чего ж ты работаешь? – говорили слесаря Пухову.
– Вождей и так много, а паровозов нету! В дармоедах я состоять не буду! – сознательно ответил Пухов.
– Все равно, паровоз соберешь, а его из пушки расшибут! – сомневался в полезности труда один слесарь.
– Ну и пускай – все ж таки упор снаряду будет! – утверждал Пухов.
– Лучше в землю пусть стреляют: земля мягче и дешевле! – стоял на своем слесарь. – Зачем же зря технический продукт портить?
– А чтоб всему круговорот был! – разъяснял Пухов несведущему. – Паек берешь – паровоз даешь, паровоз в расход – бери другой паек и все сначала делай! А так бы харчам некуда деваться было!
…Прожил Пухов у Зворычного еще с неделю, а потом переехал на самостоятельную квартиру.
Очутившись дома, он обрадовался, но скоро заскучал и стал ежедневно ходить в гости к Зворычному.
– Чего ты? – спрашивал его Зворычный.
– Скучно там, не квартира, а полоса отчуждения! – ответил ему Пухов и что-нибудь рассказывал про Черное море, чтобы не задаром чай пить.
– Был у нас Шариков – чепуха человек, но матрос. Угля у меня не хватило, я и вернись из-под Крыма. А в Крыму тогда белые сидели, а чтоб они не убежали, их англичане сторожили на громадных боевых кораблях… Прибыл я в Новороссийск благополучно и даю сигналы, чтобы еду на лодке доставили – есть захотел. Хорошо, а только ерундово как-то. В городе стреляют день и ночь – не от опасности, а от хамства. Я все сижу, а есть охота, даже воображения в голове нету. Вдруг подплывает Шариков: ты зачем, говорит, безвременно прибыл? Я ему – проголодался, говорю, и уголь весь прогорел. Он – мужик сытый! – как схватил меня, так во всем облачении и сбросил в море. «Плыви, кричит, десантом на Врангеля – после расскажешь». Я сначала испугался, а потом обтерпелся в воде и поплыл с отдышкой. К ночи я добился до Крыма. Вылез на сушь противника и лег в кусты. А потом укрылся песком и заснул. Под утро меня пробрало, и я окоченел. А днем отогрелся на солнышке и поплыл обратно – на Новороссийск. Тут я форменно спешил, потому что есть захотел хуже вчерашнего…