В окнах семёновского дома едва теплился свет. Как и тогда, в деревне явно не имелось электричества. Лён потушил иголку и пошевелил калитку в свой дом. Вернее, в дом Семёнова. Он удивился: оказывается, здесь незаперто, только наки-нута верёвочная петля на столбик. И так прошёл внутрь палисада.
— Кто там? — раздался голос за окошком.
— Я заблудился. — соврал разведчик. — Мы тут приезжие, я местности не знаю.
— Входи, не заперто. — беззаботно отозвался женский голос.
Ночью и не заперто?!
Лён толкнул дощатую дверь в сени и вошёл. Внутри было темно, как у каша-лота в брюхе. Но тут же скрипнула легонько дверь и в проёме показалась рука со свечкой.
— Где ж тебя, сердешного, носило?
Удивительно, но голос был не старым.
— Мам, кто там? — раздался детский голос.
— Какой-то городской по лесу заблудился. — ответила молодая женщина, впу-ская Лёна.
Она посветила свечой ему в лицо.
— Откуда будешь?
— Из Нижнего. — быстро ляпнул он.
— Из Нижнего Тагилу? — удивилась женщина. — Эк занесло тебя! Ну заходи уж, коль явился.
Лён быстро огляделся. Впрочем, трудно что сказать так сразу. Планировка у пятистенков однотипная. Из второй комнаты вылезла девчонка в застиранном платьишке. Любопытно пяля на гостя огромные глазищи, она не забывала засу-нуть в рот кулак.
На бревенчатых стенах висели в рамках фотографии. Тусклые, слегка под-ретушированные снимки хранили образы танкистской четвёрки в шлемах, кар-тинно расположившейся на фоне КВ. Был молодой мужчина в гимнастёрке. Была широколицая пара молодожёнов с донельзя серьёзным выражением. Был с выта-ращенными светлыми глазами и тщательно зачёсанным вихром мальчишка, судя по всему, ровесник Лёну. Было и множество других. Развешаны на стенах руш-ники.
Гость торопливо глянул в угол. Там теплилась лампадка перед неясным, стёр-тым ликом на ветхонькой бумажной иконке с загнутым краем.
Не зная, как себя держать с незнакомыми жильцами, он засмущался.
— Давай, попей-ка молока. — сказала женщина, спускаясь в подпол. Такой точ-но был и в доме у дяди Саши, только делать в нём было нечего — ничего в нём не хранилось.
— Тебя как зовут? — шёпотом спросила девочка.
— Меня — Леонид. А как тебя?
— А я Пелагея.
— А мамку как? — удивился он.
— И мамку Пелагея.
Старшая из Пелагей выбралась из подпола с крынкой молока. Потом отрезала большой ломоть ржаного хлеба.
— Вам, чай, городским-то, непривычно. — засомневалась она. — Вы, чай, к пше-ничному привыкли.
— Мы ко всему привыкли. — успокоил её Лён.
— Ну, как там, на миру? — спросила женщина, подперев рукою щёку и глядя на Лёна, пока тот старательно изображая аппетит, ел хлеб и пил холодное, ужасно вкусное молоко.