Образ Адальского поблек и размылся, и был отодвинут в глубь сознания, словно ненужная вещь в недра шкафа. Однокурсники, сверстники забавляли меня своими неуклюжими предложениями, желаниями, проступающими на лицах и во взглядах. Мне было весело, но не интересно. Они предлагали мизер, а мне принадлежал весь мир. К тому же Алеша мог лишить меня наслаждения за малейшее непослушание, и уж тем более за задержку после занятий или несанкционированное им свидание.
Он стал деспотичен. Подозреваю, он упивался своей властью надо мной, гордился нашей связью и не желал ее прерывать. Стоило мне пообщаться с подругой без его ведома, как он тут же наказывал меня — возбуждал, доводил до исступления и уходил, чтоб сесть за компьютер и отпечатать очередную статью в очередной журнал. Я изнывала от желания, ластилась, он изображал холодный непробиваемый гранит. Я расстроено отстранялась, а когда возбуждение чуть спадало, он звал и опять возбуждал, чтоб вновь отстранить. Я сходила с ума и вскоре была готова на что угодно, но он был неумолим и еще сутки третировал тело в наказанье за ослушанье.
Именно тогда я поняла, что мне никто не нужен, что мир делится на своих и чужих, и лишь первые способны понять, принять и простить, а со вторыми приходится мириться, но нельзя впускать за рамки сообщества, нельзя ставить их желания выше наших, жить по их правилам. Мир чужих не нужен нам, как мы не нужны ему. Там нечего и некого искать — все необходимое здесь — в мире своих. Я приняла это за правило и пошла по жизни, придерживаясь вялого нейтралитета к миру чужих, и оберегая от вторжения в мир своих. Но не уберегла. Меня прельстила мишура фальшивых признаний…
Я посмотрела на брата и, встретившись с ним взглядом, поняла, что несмотря ни на что, он будет держать меня в мире живых до последнего своего вздоха так же крепко, как держит рядом с собой. Но сейчас я была этому не рада.
— Доброе утро, Алеша.
— Уже день, Анечка.
— Правда? Который час? — я села.
— Почти два.
Он подошел и устроился рядом, задумчиво разглядывая меня:
— Ты устала от нас?
— Что за вопрос? Как можно устать от тех, кого любишь?
— Легко. У любви есть спады и подъемы. Мне кажется, ты пытаешься избавиться от нас. Причем в ущерб себе.
— Что навело тебя на подобную мысль? Я делаю что-то не так?
— Ты стала замкнутой, Анечка. Задумчивой и неестественно бледной. Ты словно вновь вступила в борьбу со всем миром, но уже как зрелый человек, без эмоциональных эскапад. И прости, как камикадзе.
Я прижалась щекой к его груди и погладила пальцами нежную кожу. Она, как прежде, будила во мне желание и манила, звала туда, где лишь блаженство и безмятежность, и нет давления, ломок, страха, боли и непонимания: