* * *
— Я тебя вчера разбудил, да, мама?
— Я уже не спала. Мистер Лэм никак не мог угомониться.
По ночам ее муж норовил помочиться на улицу прямо из окна спальни, но миссис Лэм пресекала эти поползновения самым решительным образом.
— Ты был тише воды, ниже травы, — вставила Мэри, отдышавшись после приступа кашля. — И сразу лег спать.
— Благодаря твоим добрым словам мне уготована вечная жизнь, Мэри. Небесной благодатью осиянна такая сестра.
Однако это проявление их взаимной приязни не произвело на миссис Лэм никакого впечатления:
— Я явственно слышала грохот в твоей комнате, Чарльз. Там что-то рухнуло на пол.
* * *
На самом деле случилось вот что: Мэри помогла брату подняться по лестнице и, осторожно поддерживая под руку, довела до спальни. Она с наслаждением вдыхала шедший от него хмельной дух и слабый запах пота. Какое счастье ощущать его рядом, совсем близко! А раньше она была лишена этой радости. В школьные годы Чарльз жил в интернате, и в начале каждого семестра, после отъезда брата, ее душу охватывала странная злость, смешанная с тоскливым чувством одиночества, покинутости. Он уезжал в мир знаний и дружеского общения, а она оставалась с матерью и Тиззи. Вот тогда-то, закончив хлопоты по хозяйству, Мэри и садилась за книги. Спальней ей служила укромная комнатка в мезонине. Здесь хранились оставленные братом учебники, в том числе латинская грамматика, словарь древнегреческого языка, «Философский словарь» Вольтера и «Дон-Кихот». Мэри старалась не отставать от брата, однако по его возвращении на каникулы нередко оказывалось, что даже опередила его. Она уже начала читать и переводить четвертую книгу «Энеиды»,[19] где речь идет о любви Дидоны и Энея, а Чарльз к тому времени не одолел еще речей Цицерона.
— At regina gravi iamdudum saucia cura, — продекламировала однажды Мэри, но брат лишь рассмеялся:
— Что означает сия абракадабра?
— Это же Вергилий, Чарльз. Дидона горюет.
Он снова засмеялся и потрепал ее по волосам. Мэри слабо улыбнулась и опустила голову, стыдясь собственного тщеславия и глупости.
Но бывало и иначе. Нередко они целыми вечерами занимались вместе, корпели над одной книгой, с горящими глазами вникая в одну и ту же фразу. О Родрике Рэндоме и Перигрине Пикле[20] они говорили как о действительно существовавших людях и придумывали новые приключения для Лемюэля Гулливера и Робинзона Крузо. Воображали, будто сами оказались на Робинзоновом острове и прячутся в зарослях от напавших на них каннибалов. А потом вновь возвращались к головоломному греческому синтаксису. И Чарльз называл Мэри «завзятой эллинисткой».