Я кивнула.
– Интересно знать, кого это ты называешь недоумком? – раздался за моей спиной голос отца.
Мартин весь напрягся.
– Эйб! – сказала мать.
– Это, между прочим, уважаемый человек, – нарочито медленно выговорил отец. – С высшим образованием. И работу имеет приличную.
Раньше, когда ему казалось, что кто-то из этих высокообразованных педагогов меня недооценивает, он высказывал о них другое мнение.
– Так кто недоумок? И кто болтается по городу и опаздывает на два часа к обеду, как будто у матери без того мало забот?
– Это ничего, Эйб, – сказала мать. – Руфи тоже ведь собиралась задержаться.
– Ничего! Он об тебя ноги будет вытирать, а тебе все ничего!
– С этого и началось? – спросила я Мартина.
Он растерянно кивнул.
– Вот-вот, – сказал отец, – спроси у сестры, что тебе делать. Мужчина!
Я спиной почувствовала, что он приближается к нам. Мартин встал и прислонился к стене. Я повернулась к отцу:
– Папа, пойдем погуляем. Прошу тебя. Мне надо с тобой поговорить. – Я видела, что Мартин, словно загнанный зверь, бочком пытается проскользнуть в нашу комнату.
– Полюбуйтесь на него, – продолжал издеваться отец. – Что, сестренка не может помочь? Как же так? Ты же у нас такой самостоятельный мужчина: и плаваешь, и играешь в баскетбол и в разные другие болы…
Мартин пятился к двери комнаты. Отец наступал, я старалась остановить его, но сумела лишь ненадолго удержать. В комнате было темно, только из кухни проникал слабый свет.
– Руфь, – попросил брат дрожащим голосом. – Не впускай его в комнату.
– Что такое я слышу? – взревел отец. – Это чей дом, по-твоему?
– Руфь, – повторил Мартин, опираясь о стол. – Руфь, лучше останови его. – Его фигура отчетливо вырисовывалась на фоне темного окна в обрамлении цветочных горшков.
– Руфь, – передразнил отец злобным фальцетом, – помоги, спаси меня, Руфь.
Я держала отца за руку, но казалось, меня саму держит какая-то сила. Разрывает на части. Пополам – между ними обоими. Я не успела сообразить, что Мартин собирается делать: он резко обернулся, схватил первый попавшийся под руку горшок и швырнул его в отца; сначала я услышала громкое проклятие, когда горшок пролетел рядом с отцом, задев его плечо, потом грохот – горшок разлетелся вдребезги, ударившись о дверной косяк, и осколки вместе с землей рассыпались по полу.
– Эйб! – отчаянно закричала мать, бросаясь к нему. Он стоял не двигаясь. Брат тоже застыл на месте.
– Мартин! – плачущим голосом сказала мать. – Что ты наделал?
– Папа, – спросила я, – ты как? В порядке?
– Эйб, подойди к свету, я посмотрю, – всхлипнув, сказала мать. Ошеломленный, он позволил развернуть себя и вывести в кухню. Ни Мартин, ни я не могли пошевелиться, пока мать суетилась вокруг отца, поила его водой и потом увела в спальню. Только тогда Мартин шатаясь подошел к кровати и упал на нее лицом вниз. Мать почти сразу вышла из спальни, поставила чайник на огонь, достала жестянку с чаем. Я стояла в дверях, но мы избегали смотреть друг на друга. Пока вода закипала, она принесла щетку и совок. Я отобрала их у нее, подмела мусор и выбросила его в ведро у раковины. Мать заварила чай и понесла чайник, стакан и ситечко в спальню. Я убрала совок и щетку. Она вернулась за ложкой и ломтиком лимона. Войдя в спальню, она плотно прикрыла за собой дверь.