Следующий год был самым ужасным в моей жизни. После возвращения в город я совершенно не могла находиться дома и под любым предлогом старалась исчезнуть: бродила по улицам, каталась на автобусе, охотно вызывалась выполнить какое-нибудь поручение матери или придумывала себе разные несущественные дела. Штаммы попросили меня продолжать занятия с Борисом по субботам. Возвращаясь от них в наше убожество, я чувствовала себя обделенной судьбой. Я снова нанялась к Лу Файну. Сельма наконец забеременела, и ее радостное щебетание скрашивало нудную конторскую рутину. Но ничто не могло скрасить жалкое уродство нашего жилья. Здесь все вызывало у меня раздражение: тараканы и мокрицы, нахально марширующие из кухни в комнату; убогая, обшарпанная мебель; замызганный туалет в коридоре; шаткая лестница, жалобно скрипевшая, когда я сбегала вниз, чтобы наконец вырваться из дома.
Дэвид не хотел мне помочь. Я старалась не выдать себя – не говорила о том, какое отвращение внушает мне наш дом, как мне все там опротивело, но он, конечно, сразу это почувствовал и постоянно поддразнивал меня: дескать, не повезло, бедняжке, при таких данных – такое низкое происхождение, только-только себя человеком почувствовала, только крылышки расправила – и на тебе: со всего маху шлеп обратно в грязь! Первое время Мартин одергивал его, и, хотя Дэвид не унимался, мне было приятно, что брат на моей стороне. Но вскоре у Мартина начались неприятности. Во-первых, его не взяли в команду, потому что оказалось слишком много хороших игроков, и те, кто в другое время попал бы в основной состав, должны были довольствоваться вторым, а для способных второкурсников вроде Мартина, которых могли бы взять во второй, оставалась лишь скамья запасных. Кроме того, разладились отношения с Родой, и он, мучаясь от бессилия, мало-помалу стал отыгрываться на мне, объединившись с Дэвидом.
Нельзя сказать, что Рода плохо обращалась с Мартином; но он любил ее, а она его нет. Мартин, которому быстро надоедали влюбленные в него девушки, на этот раз сам по уши влюбился, но, увы, его избранница искренне недоумевала, зачем так серьезно ко всему относиться, почему нельзя просто наслаждаться жизнью. Он страдал оттого, что она его стыдится и поэтому не приглашает к себе домой; а побывав у нее в гостях, взахлеб рассказывал мне, что ее мать (польская еврейка), и отец (негр) любят друг друга, как ни одна из знакомых нам супружеских пар. Он хотел, чтобы Рода пришла к нам и познакомилась с нашими родителями, но она была вечно занята. Он сказал ей, что она напрасно боится; она рассмеялась, назвала его глупым мальчишкой и ответила, что не боится, просто ей некогда. В полном отчаянии он сообщил отцу, что встречается с цветной девушкой. Отец, почуяв, что Мартин нарывается на скандал, попросту высмеял его, заметив, что, видимо, он не сумел найти ничего лучше. Охваченный праведным гневом, Мартин торжественно заявил, что, если бы ему пришлось выбирать из девушек всего мира, он выбрал бы Роду, потому что любит ее и гордится ею. Отец хитровато улыбнулся и ответил: ну да, гордится, так гордится, что даже не хочет привести ее домой и познакомить с родителями. Мартин закричал, что пусть отец не воображает – Рода сама не хочет с ними знакомиться.