Еще в приемной сидели незнакомые мне тетки. Возможно, писательницы. Вид у теток был скучающий. Ни за что не догадаешься, что сидят они тут уже больше часа и идти теткам (как и мне) больше некуда.
Я стащил куртку, сел в кресло и для начала хорошенько рассмотрел секретаршу. Новый наряд ей даже шел. У нее были белые волосы (я точно знаю, что белые), но теперь она прятала их под платок-хиджаб, а ногти красила под цвет своего мусульманского балахона.
– Давно ты вышла замуж?
– Два месяца назад.
– А ислам приняла?
– Тогда же. Перед свадьбой.
– И…
– Очень довольна! Просто очень!
– Да я не об этом.
Когда-то с секретаршей у меня были более теплые отношения, чем сегодня. Про себя я до сих пор иногда называл ее Линда… в честь Линды Лавлейс. Дело в том, что годы моей молодости пришлись на революцию. Если быть точным, то закончившиеся 1990-е были временем сразу нескольких революций, причем одна из них была сексуальной. Сегодня вспоминать о ее залпах немного неудобно, но что было, то было.
Говорят, кто в молодости не был радикалом, у того нет сердца. Моя юность была такой, что, может быть, теперь у меня плохо работают какие-нибудь другие органы (скажем, печень), но вот с сердцем дела обстоят неплохо. Двадцатилетним пареньком я понятия не имел, что делать с доставшейся мне жизнью. Ее метало в диапазоне от хардкора до драм-н-бейса, а я не возражал.
Несколько десятилетий подряд страной правили скучные старики. А потом во власть пришли деятели помоложе. Представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, у них были довольно причудливые. Мое собственное детство к тому времени уже закончилось, а куда идти дальше, никто больше не указывал. Так что, кроме как революцией, заниматься-то было и нечем. Тем более что революция все-таки оказалась очень сексуальной.
Свою биографию я нарезал ломтиками и каждый вечер оставлял по небольшому кусочку в очередном заведении. В начале десятилетия это был самый первый русский найт-клаб «Там-Там». В середине – рейв-заведение «Тоннель». Еще позже – сквот «Fish-Fabrique». Потом – клуб «Манхэттен». Именно в «Манхэттене» я впервые встретил будущую секретаршу, которая тогда еще не была мусульманкой, но сногсшибательной была уже тогда, и почти сразу после знакомства мы с ней оказались в тесной «ман-хэттенской» туалетной кабинке, причем от секретов, которые знала секретарша, кабинка становилась совсем уж крошечной, а она смеялась, запрокидывая назад свою красивую голову, и вытворяла такое, что, вспоминая о том вечере, я краснею до сих пор.
Впрочем, краснею не очень сильно. Все это давно не имеет ко мне никакого отношения. Того парня, который когда-то смотрел в ее смеющееся, перепачканное спермой лицо, давно нет. Сегодня я беден, мокр и терпеливо жду, пока меня примет ее директор. Но главное даже не это, а то, что революция давно закончена. Я женат, она замужем за мусульманином. И оба мы по-своему счастливы.