— Значит, всё-таки думали… Это хорошо. Чем же провинился Воронцов?
— Ничем особенным. Мужчина как мужчина: пригласил на прогулку на своём катере, потом других гостей высадил и был очень предприимчив… По-моему, с тех пор сердится на меня, — она снова вздохнула. — И вы ещё обидитесь, что прогоню… Идёмте, напою вас кофе, пусть и ни к чему это к кочи.
На второй этаж поднялись молча, Елена Андреевна повозилась с ключом, отворила дверь.
— Проходите и не судите, гостей не ждали.
Мальцев шагнул в освещённый коридор, а из комнаты вышел мальчик лет десяти.
— Вот хорошо! — сказал, окинув гостя взглядом с материнским прищуром. — Я сколько раз в окно смотрел, всё нету и нету… А тебя проводили.
— А меня проводили… Уже поздно, но ты здоровайся и веди человека к себе, я на кухне разберусь.
— Здравствуйте. Я Дима Русанов, прошу сюда.
— Виктор Сергеевич, вечер добрый.
Озадаченный Мальцев последовал за ним в небольшую комнату. Письменный стол освещала настольная лампа, на шахматной доске застыли фигуры. Он подошёл, заглянул в запись ходов, лежавшую рядом.
— А почему конь на це-шесть не сыграл? Хотя да — тогда ладья выходит на седьмую с угрозой. И потом третьим ходом можно выиграть качество. Понял.
— Вы мастер? — с уважением посмотрел на него мальчик.
— Нет, я дилетант. Но с большим стажем.
На кухне Елена Андреевна зажгла газ, поставила чайник. Достав из шкафчика кофемолку, засыпала зёрна, но не включила её. Застыла в задумчивости, держа её в руках, и рассеянно улыбалась чему-то.
* * *
Воронцов с презрением относился ко всем, кто выказывал хотя бы маломальское подобострастие перед иностранцами, называл таковых «обшарашками», и уличённый в этакой слабости интересовал его с той поры только как мишень для злых насмешек. Но кодекс джентльменства чтил, хотя не без своеобразных отклонений. Во всяком случае, всегда выглядел безупречно, прилагая к тому немало стараний.
И в утро после пирушки у поляков встал, как обычно, рано, и гимнастику проделал полностью, а после долго отмокал под душем.
Одевшись, пораздумал, заходить ли в спальню, но именно там остался телефон, и пришлось войти.
— Тебя когда ждут, сокровище? — спросил он, разглядывая прихваченные с собой галстуки.
— В двенадцать, — не открывая глаз, ответила Вика. — Разве нельзя собираться потише? Голова разламывается.
— А ты пей больше… Смотришь в телевизоре про алкоголиков? Очень поучительно.
— Ты мастер поучать, — она открыла глаза, и в них была открытая неприязнь. — Поучал Татьяну, потом наставлял Элку, образовал, как мог, меня и теперь, кажется, заскучал… Ну сунься опять к этой скромнице, к Русановой, давно вокруг кружишь! Хотя к ней твой новый приятель неровно дышит: весь вечер глаза пялил. И что там нашёл!