Далекое застенное радио пропищало десять часов.
— Может, они и ночевать не явятся? — предположил Грэг.
— Я буду ждать, — упрямо сказала Ирка, видимо, уже за этот вечер не в первый раз.
Ее слова были услышаны: мягко, как у холодильника, захлопнулась входная дверь. Ребята высыпали в переднюю…
Петельников и Леденцов устало снимали осенние куртки.
— Боря, что с тобой? — встревожилась Ирка.
— А что со мной? — переспросил он, подходя к зеркалу.
Костюм вычищен. На лице ни ссадинки, ни синячка. Они, ссадины и синяки, на теле под рубашкой; все подсчитаны врачом, промыты и смазаны. Одна рваная рана на боку даже забинтована. И завтра велено прийти на рентген и кое-что просветить. Но Ирка не рентген, ей опухолей и гематом под одеждой ни видно. Правда, забинтовано два пальца, порезанных ветровым стеклом…
— Со мной ничего, — решил Леденцов.
— У тебя темное лицо.
— Наверное, он сегодня не умывался, — предположил капитан.
— Это не грязь, — сказала Ирка.
— Это загар, — определил Леденцов.
Они перешли в комнату. Поискав взглядом четвертого, Петельников удивился:
— Ваши ряды поредели.
— Шиндорга смылся, — неохотно выдавил Бледный.
— Почему? — спросил Леденцов.
— Обозвал меня урлой, — объяснила Ирка, — а Бледный его по губам.
Картину она упростила. Сперва Шиндорга обозвал капитана с Леденцовым мильтонами, за что Ирка треснула его толстым томом «Современного японского детектива». Шиндорга хлестнул ее журнальчиком и обозвал урлой. Тогда и вмешался Бледный.
— По губам нельзя, — строго заметил Леденцов, глянув на губы Иркины.
— А что такое урла? — заинтересовался Петельников.
Ирка пожала плечами. Оперативники стояли посреди комнаты, будто не знали, на чем они тут остановились и что делать дальше.
У Петельникова лежала на столе вечерняя работа — упитанная папка с материалами о гражданине Грешило, показывающем за десять рублей всем желающим космическую ракету, на которой он прилетел к нам из другой цивилизации… В сушилке лежал ворох белья, который надлежало сегодня выгладить… Прочесть ворох газет и журналов… Хотелось принять горячую ванну… Хотелось сбросить ту опустошавшую усталость, которая случалась редко, а вот сегодня будто отжала его досуха выстрелами, бачками, детским криком… В конце концов, хотелось кофе.
Леденцову уже ничего не хотелось. Оперативные дела, шатровые ребята, женитьба, мамины слезы — все куда-то отошло, заслоненное небывалой сонливостью. Он предположил, что во время падения с машины и кувырков в кювет задел в голове какой-то центр, ведающий сном. И он бы уснул, не ной все тело, не боли порезы и ушибы.