Его немного раздражало, что так скоро переменились роли. Давно ли он растолковывал ей, что любовь была, есть и будет; теперь же она объясняет, что такое любовь.
Они пришли. Ирка жила в каком-то приростке к древнему, еще не снесенному дому; видимо, это был флигелечек для прислуги. Черная лестница выходила во двор, прямоугольный и гулкий, как пещера. Стены тут не имели освещенных окон, и поэтому вечерами темь стояла жутковатая.
Но сейчас почти все было залито легким желтеющим светом: луна ухитрилась встать прямо над колодцем двора. Отполированный временем булыжник блестел стеклянно. Только у правой стены лежала неосвещенная полоса. И Леденцов подумал, что самые черные тени — от луны.
— Боря, когда ты смотришь на луну, тебе чего хочется?
Его подмывало на шутку: «Мне хочется завыть». Но Ирка улыбалась; он ей как-то сказал, что от улыбки ее губы уменьшаются до очень даже маленьких. И теперь она улыбалась к месту и не к месту.
Леденцов ее поцеловал, потому что спросила она не про луну…
— Боря, я хочу сделать прическу.
— Какую?
— «Взрыв на макаронной фабрике».
— Дыбом, что ли?
— Да, воздушная.
Леденцов еще раз глянул на луну, поняв, чего ему хочется… Ракету бы, скафандрик с подушкой — и туда. Завалиться где-нибудь в Море Дождей и спать, спать — без телефонных вызовов и дежурств, без начальника уголовного розыска и Пашки-гундосого, без Шатра и без Иркиной любви… А выспавшись, сразу обратно.
— Боря, у меня просьба… Выполнишь?
— Смотря какая.
— Борь, перекрасься.
— Что? — чуть не рявкнул он.
— Говорю, перекрасься в другой, в человеческий цвет.
— Какой человеческий?
— Хотя бы в кофейный.
— Да я недавно красился!
— Пегости много…
— Меня краска не берет.
Леденцов разозлился. Он пришел в Шатер, чтобы повлиять на ребят. Он влиял, сдвиги есть. Но выходило, что и на него влияли: он все сильнее ощущал путы, конечно, добровольные и оттого, может быть, более крепкие. Его мысли, время, свобода, нервы высасывались этими шатровыми запросто. Вот теперь опять краситься…
Он глянул на Ирку. Губы, которые она забыла подобрать улыбкой, обидчиво топорщились; глаза были темнее лунной тени.
— Ладно, я подумаю, — промямлил он.
— Пошли, — вдруг прошептала Ирка, беря его за руку.
— Куда?
— Пошли…
Она ввела Леденцова в рахитичный флигелек, в котором было всего два этажа. Узкая лестница с пологими стертыми ступеньками освещалась так скупо, что казалась подземельем, идущим вверх. Они миновали две площадки и уперлись в дверь, обитую железом. Ирка достала ключ и отомкнула замок.
— У людей персональные машины и дачи, а у нас персональный чердак…