Петельников задумчиво провел ладонью по щеке и подбородку, которые к вечеру начинали шуршать, намекая, что рабочий день давно кончился и уже недалеко утреннее бритье.
— С Пашей ясно, будем ловить, — добавил Леденцов. — А вот что теперь делать с Шатром? Ирка наверняка всех оповестила…
— Может быть, они от страха разбегутся?
— Задача была шире, товарищ капитан.
— Ну, перевоспитать их тебе не под силу.
— Шатер мне тоже кое-что дал…
— Например?
— Педагогические мысли.
— Поделись.
Леденцов смотрел в лицо капитана: не усмехается ли? Но взгляд Петельникова недвижно уперся в него, и лейтенант знал, что надолго — на добрую минуту, на две. Эти твердые и бесконечные взгляды мало кто мог выдержать и уж совсем никто не мог разгадать. В таких случаях Леденцов вяло отворачивался, чтобы зря не тратить нервную энергию, так необходимую для работы с преступным элементом.
— Про неосознанную жестокость, товарищ капитан. Дело в том, что всему живому больно…
— Небось на лягушках экспериментировал? — все-таки усмехнулся капитан.
— Педагоги говорят о неосознанной жестокости детей, — не принял иронии Леденцов. — Ошибаются. Жестокость неосознанной быть не может. Вот доброта бывает и неосознанной.
— Запиши, — посоветовал Петельников.
— Запишу, — упрямо подтвердил Леденцов.
— Куда?
— В толстый блокнот под названием «Мысли о криминальной педагогике, или Приключения оперуполномоченного Бориса Леденцова в Шатре».
Петельников легко встал и прошелся по кабинету, как показалось лейтенанту, с неожиданной радостью. И Леденцов завистливо подумал, что капитан не устает. С девяти тут, раз пять выезжал в город, сейчас двадцать три ноль-ноль, а шаг его силен, торс прям, и плечи развернуты. Вот только чуть потемнели щеки с подбородком. Впрочем, электробритва в шкафу.
— Если бы я записывал свои мысли, то скопились бы тома.
— Почему же не писали, товарищ капитан?
Петельников остановился и заговорил сердито, будто кого обвинял:
— Да потому что я не имею ответа на главный вопрос: почему? Почему человек делает плохо, зная, что это плохо? Тебе попадался преступник, не слыхавший о законах? Вор, не знавший, что нельзя воровать? Убийца, хулиган, насильник, не ведавший о неприкосновенности человеческой личности?
— Нет, товарищ капитан.
— Жестокость в отличие от доброты всегда осознанна… Верно! Каждый преступник нарушает закон осознанно. Но вот почему нарушает, коли осознал? Почему бьют человека, если знают, что тому больно?
— Я об этом думаю, — сказал Леденцов вялым голосом, значащим, что пока ничего не придумал.
Петельников вернулся за стол и глянул на часы. Они лишь подтвердили ощущение времени. За окном давно тьма-тьмущая, в райотделе тихо, да и в городе глохнет шумок. Их рабочий день кончился. Впрочем, если ничего не произойдет в следующую минуту, или через часик, или ночью… Они сидели в тихом кабинете, набираясь сил, необходимых на дорогу до дому. Или просто наслаждались тишиной, впервые выпавшей за весь день.