Балашов решил вызвать в срочном порядке Ивакина.
Член военного совета, явившись, застал Балашова в задумчивости над картой. Балашов даже не сразу услышал приветствие Ивакина. Но вдруг встрепенулся:
— Здравствуй, Григорий Никитич! Хватит уж тебе сидеть там, на отлете. Сотворил ты новый рубеж, наладил формирование, теперь подчини свою новую бригаду Дурову или Щукину и давай будем вместе решать, что делать. Сам знаешь, я человек совсем новый на фронте, а обстановка требует и совета и моментальных решений... Гляди-ка сюда!
Балашов указал на карте район старого рубежа обороны, где находились отрезанные дивизии.
— Вот о них я все думаю, как им помочь... Про Логина ты ничего не слыхал дополнительно?
— Ничего. Как игла в стог упала.
— Стог-то стог, да Логин ведь не иголка.
— Ровно сгорел — ни слуху ни духу! — сказал Ивакин.
— Все-таки, если бы он вот тут, среди них, оказался,— показал Балашов на старый рубеж, — у меня спокойнее на сердце было бы.
— Да что ты! — удивился Ивакин. — Я думаю, он тебе в штабе-то понужнее, чем я. Я ведь вояка-то так себе!
— Нет, он именно там сейчас нужен больше всего. Острогоров — он воин! — уважительно признал Балашов.— А ведь там кто? Майоры полками командуют. Как они пробиваться будут из окружения!
— А ты не смотри, что майоры, — успокоил его Ивакин.— Наши майоры уже привыкли полками командовать.
— Вижу, что привыкают, — горько сказал Балашов.— Красная Армия строилась из расчета, что в применении к новым званиям майор — не выше, чем на батальоне. Дивизия — генерал-майор, корпусом должен командовать генерал-лейтенант. А у нас на всю армию был один генерал-лейтенант, и того отозвали! Вот так и воюй!
— Не сокрушайся, — сказал Ивакин. — Молодым открываем дорогу! У молодых энергии больше, отваги! В войне ведь отвага...
— Отвага — не самое главное, дорогой комиссар! — горячо перебил Балашов. — Мы власть молодому вручаем над тысячами людей. А ведь он и не осознал еще, что каждое слово его — это закон жизни и смерти для десятка тысяч его бойцов. Ведь он перед совестью, перед детьми и матерями, как говорят — перед богом и людьми, обязан за них отвечать. Хорошо, если совесть у командира живая и теплая, если власть над людьми не затмит ему разума...
— Коммунисту-то?! — перебил Ивакин.
Балашов пристально посмотрел на него и тряхнул головой.
— А хотя бы и коммунисту! — сказал он. — Ведь власть пьянит!.. Ох, пьянит! Любят власть человеки, да когда-то еще разлюбят!.. А военная власть в горячий момент — это же личная диктатура! Ты говоришь — молодому дорогу! А ему едва тридцать, в нем молодые силы кипять! — Балашов поймал себя на том, что сказал, как Ивакин, по-деревенски, «кипять», и усмехнулся. — Молодому охота геройства, подвига. А ведь подвиг-то командира и подвиг бойца — это разные вещи. Командир проявляет «отвагу», иной раз бросая тысячи человек на неверную участь... Мы с тобой скажем: «Вот удалая башка!» А надо всегда думать, сколько же «удалая башка» положил красноармейских жизней на свою боевую удачу!