Бурнин только тут разглядел, что стоит на самом краю у схода в землянку.
— Избу ставь и хлеба паши, и все без лошади да об одной ноге. Вот тебе и война-а! — продолжал хозяин.— Входи. Головой о накат-то не стукнись, дверь-то низкая! Хотя вы, конечно, привыкли, товарищ подполковник... На ребятишек не наступите, у двери спят, — предупредил он.
Бурнин чиркнул спичкой перед самой дверью.
— Постоим тут, покурим, — сказал он.
— Да и как ее ставить, избу-то? — продолжал инвалид свой черед мыслей. — Пока война кончится, то кредита не жди, а сынишка мал и то раненый — рана на этаком рационе не заживает. Тринадцать лет от роду, а получил пулю в бок. Ладно — из лесу поспел уполозть, а не то бы добили...
— В партизанах был, что ли? — спросил Бурнин.
— Какой из него партизан! Ну, носил кое-что в лес ребятам. С письмами бегал в отряд, за полицаями да за немцем присматривал...
— Тут партизаны ведь рядом были?
— То давно уж. А потом они ушли от карателей. Сделали круг километров так в сорок. Напоследок держались от нас километров за восемь. Там на них и насели. Мало не все полегли, и сельских наших там было немало, а которые из окружения красноармейцы.
— Майор был Сутырюк, — сказал Анатолий.
— Слыхал про такого. Убит, — отозвался хозяин. — Жена его, Васенька...
— Тоже убита. А мать ее раньше повесили, вместе с меньшим Василисы братиком.
— Агроном, комиссар был Орлов, — перечислял Бурнин, оттягивая мгновения, медля назвать Катю из страха услышать тотчас после ее дорогого имени то же коротенькое неумолимое слово.
— Убит и Орлов... А вы воевали в наших краях или как, что знаете их?
— Из плена бежал, побывал в отряде, а дальше майор меня со своими связными послал через фронт.
Сердце Бурнина колотилось с невероятной силой, когда он сказал:
— Еще Катерина Антоновна, Катя-учительница, была у них...
— И она вместе с ними, сказывают — за пулеметом убита, — беспощадно сказал инвалид.
— За пулеметом... — растерянно повторил Бурнин.
— Все до последнего бились, — подтвердил инвалид.— Чего же вы тут на ступеньку садитесь, товарищ подполковник? Идем в избу. Хоть землянка плохущая, да не наруже, в тепле...
— За пулеметом?.. Эх, Катя! Эх, Катя! — бессильно сказал, почти простонал, Анатолий, мокрыми от дождя пальцами доставая из коробки еще папиросу. — На, закуривай, что ли! — протянул он хозяину.
— Катюшу я с детства знал, — заговорил инвалид, уже поняв, что это и был для ночного гостя самый главный вопрос. — И вы ее знали? Давно?
— Давно. Еще девочкой. Еще, помнишь, Миша Варакин за ней ухаживал, — сказал Анатолий.