На второй день «чистая душа», тоже как бы подобревший от весеннего воздуха, позволил «цивильным» женщинам передать подарки для женщин-военнопленных — конфеты, носовые платочки, несколько пачек плохонького печенья и даже одеколон и пудру...
Пленным женщинам снова разрешили подойти к проволоке и поговорить с гражданскими.
«Гости» рассказывали пленным женщинам, как они работают на молочной ферме, где досыта пьют молоко и едят творог, рассказывали, что часто бывают в городе, ходят в кино и получают достаточно денег, чтобы купить себе пудру, духи, конфеты. Одна из них привела двухлетнюю девочку, одетую куколкой. Мать рассказала, что шубку девочке подарила хозяйка-помещица, которая девочку любит, как дочку, а вообще для русских детей хозяйка даже устраивала елку и всем надарила игрушек...
Среди «цивильных» оказалась и женщина-военфельдшер, которая вначале тоже содержалась в лагере военнопленных, но подала заявление о желании работать «цивильной» в гражданской амбулатории и ее отпустили из лагеря.
— Вот их и лечу, — указала она на подружек.— Доктор у нас тоже русская, Мария Ивановна. Та просто в городе на квартире живет, в русской больничке работает. Русских, украинцев, белорусов среди «цивильных» много. Марию Ивановну даже к матери в Минск отпускали на месяц...
На третий день, когда пленные женщины с нетерпением снова ждали гостей, появился у проволоки «чистая душа».
— Су-да-рыни! Я попро-шу отой-ти. Часовые могут стрелять! Вы знаете, у проволоки опасно! Военнопленным нельзя говорить с ци-виль-ными... Отойди-те! — потребовал гестаповец.
Посещения «цивильных» дня два как прервались, но в женском бараке все взбудоражилось.
— Там у них такая теперь идет агитация! Целая компания женщин собралась писать заявления немцам, что они хотят податься в «цивильные», — сообщил аптекарь.
— А может, и лучше, Юра? Зачем удерживать в лагере поварских и комендантских подружек! — высказался Баграмов, складывая в коробку готовые порошки.
— Емельян Иваныч, да что вы! Не все же они одинаковы! — с жаром воскликнул аптекарь. — Ко мне обратилась Лидия Степановна Романюк, очень солидная женщина. Говорят, коммунистка, — добавил он шепотом.
— Я ничего ни хорошего, ни плохого не могу и не хочу сказать ни о ком из них персонально, — ответил Баграмов.
— А как же не персонально-то?! — вскинулся Юрка.— Вы с Клыковым из операционной поговорите. Вам Володька расскажет, как Лидия Степановна и другие спасали больных во время сыпного тифа зимой сорок первого, как они одеяла свои, от немцев тайком, отнесли в тифозный барак, как от себя паек отрывали, чтобы на первое время после тифа больных подкормить. Ведь если бы немцы про те одеяла узнали, так им бы карцер, а может, и плети! Сами ведь знаете, какой был режим в сорок первом!